жены) ведет уже переговоры с королем Норвегии Хоконом IV (Хокон Хоконсон Старый) о династическом браке для себя или для своего сына с норвежской принцессой Кристиной, дочерью Хо-кона. Брак этот предполагался в целях обеспечения северо-запада Руси надежной обороной от Швеции, ибо Швеция и Норвегия были в то время враждебными государствами, а Хокон Старый считался крупным военным авторитетом своего времени, ибо даже папа Иннокентий IV поручал ему объединенное командование европейским войском крестоносцев в 1248 г., а немецкие князья прочили его в германские императоры.
Правда, из русско-норвежского династического союза ничего не вышло, ибо за Кристину сватались более влиятельные и более известные женихи, чем Александр Невский (например, король Кастилии и Леона Альфонс X Мудрый, выдающийся астроном и философ своего времени, также кандидат в немецкие императоры, который намеревался сделать Кристину женой своего брата, принца Филиппа), но договор о временном перемирии и о добрососедстве между Русью и Норвегией Александру Невскому удалось в 1251 г. все же заключить.
Таким образом, тактика обеспечения мира на западных границах Руси силой оружия, исключительно решительным военным путем, блестяще удается и полностью оправдывает себя как абсолютно правильная исторически.
Такая тактика определялась следующими историческими условиями и обстоятельствами: во-первых, наличием на западных границах сильных и независимых республиканских торговых государств — Новгорода и Пскова, связанных торговыми отношениями со странами Запада через Балтику — Ганзой, Нидерландами — и обладавших силой и оружием, чтобы защищаться, а также такими крупным» интересами, которые стоило защищать оружием, решительно. Во-вторых, противостоящие на западной границе Руси государства — Норвегия, Швеция, Ливония, Литва — были государствами, в сущности, небольшими и в военном отношении действовавшими «наскоками», эпизодическими «набегами», без способности систематически оказывать военное давление на Русь, но зато умевшими сконцентрировать силы для «набегав». Стоило проиграть в такой ситуации одну-две битвы, дать развиться успеху противника в результате одного такого «набега» — и годы и десятилетия зависимости были бы перспективой такого военного проигрыша. И наоборот, стоило сокрушить агрессора один раз — и угроза повторного нападения отодвигалась на долгие годы. В-третьих, немаловажным фактором в определении внешнеполитической доктрины Владимирской Руси в отношении Запада были и специфические для того времени (ХШ в.) военно-стратегические и идеологические соображения. Поскольку Русь открыта с запаса равниной, не обладает естественными преградами, в стратегическом отношении крайне уязвима на этом участке своей границы с чужеземцами, то только сильный, быстрый, решительный и беспощадный военный отпор может быть здесь гарантией остановки от территориальных посягательств противника. Иной политики для Запада, как жесткий, твердый, стабильный отпор, просто не может быть — всякая иная линия губительна, ибо провоцирует противника на нападение, демонстрирует слабость Руси. Только демонстрация твердости может заставить технически более совершенный Запад отказаться от завоевания Руси, от попыток завоевания — такова концепция Александра Невского. Она же поддерживается и усиливается и идеологическим аргументом: близость христианских религий как раз и может служить средством «смягчения» русской твердости вотношении Запада. Поэтому и здесь никаких уступок, никаких поблажек, никаких компромиссов на основе «общехристианских», «общечеловеческих» мотивов, ибо в них-то и заключается главная ловушка. Только твердость, чистота собственной идеологии (религии, православия, веры), только резкая неуступчивость во всех идеологических вопросах может быть гарантией того, что Запад «отстанет» от Руси, «махнет на нее рукой» как на безнадежный объект для легкого околпачивания. Это — второй постулат Александра Невского. Вот почему сразу же вслед за беспощадным военным разгромом финнов, шведов, норвежцев, литвы, немцев- лифляндцев Александр Невский направляет резкий, категорически отрицательный ответ на предложение папы Иннокентия IV пойти на идеологический союз, на церковную унию с Западом, на политический компромисс с ним.
Тот, кто полагает, что Александр Невский ответил просто грубо, как солдат, а не дипломат, тот, конечно, мыслит механически и не знает истории Руси. Резкий, презрительный ответ на папскую буллу, источающую миролюбие, — это не следствие неумения вести переговоры, а мастерский дипломатический ход, продуманный стратегический маневр, осуществленный при помощи точно рассчитанной тактики: за военным разгромом — звонкая дипломатическая пощечина. Она означает: нас не проведешь ни на поле боя, ни за столом переговоров. Мы вас видим насквозь: вам не терпится воспользоваться временно сложившейся слабостью Руси и купить ее дешевыми подачками и обещаниями. Нет, нам они не нужны. Мы своими силами решим свои трудности. И нечего надеяться, что мы станем «мягче», т. е. утеряем бдительность. Отстаньте от нас. Держитесь лучше дальше от границ Руси. Мы не уступим ни нашу землю, ни наши убеждения.
Такова была линия внешней политики Владимирской Руси в отношении Запада, Европы. Она продержалась несколько столетий, стала позднее существенным компонентом внешней политики Московской Руси, Московского государства в XV, XVI вв. и до середины XVII в. И исторически эта линия оказалась по крайней мере до конца XVII в. вполне оправданной.
Другой была концепция внешней политики, разработанная Ярославом II и Александром Невским для отношений с Золотой Ордой.
Отношения эти, полностью прерванные военным разорением русской территории в 1238—1240 гг., возобновляются лишь с 1243 г.
В 1243 г. хан Батый созывает в Сарае съезд всех оставшихся в живых русских князей. Ярослав II приезжает в ставку Батыя первым и завоевывает его расположение. Одновременно он направляет своего сына Константина заложником в Монголию, в столицу великого хана, на поклон, доказывая этим жестом свое полное подчинение и доверие к монголам. В 1245 г. Константин возвращается, получив полное признание Чингизидов. Ярослав же получает с 1243 г. от Батыя ярлык на старейшинство среди русских князей.
В 1245 г. Ярослав II вместе с младшими братьями, некоторыми сыновьями и племянниками вторично направляется в Орду по вызову хана Менгу (формально занимавшего трон при жизни Батыя до 1256 г.). На фоне других русских князей он производит столь сильное впечатление на монголов, что в нем усматривают сильного и «опасного» государственного деятеля. Вернув на Русь всех других князей, Батый отправляет Ярослава во Внутреннюю Монголию, к великому хану Гаюку, где его отравляют по навету боярина Федора Яруновича, сопровождавшего Ярослава II (30 сент. 1246 г.).
Характерно, что русские летописи, крайне неодобрительно отзывавшиеся о Ярославе II как Киевском и даже как Владимирском князе и порицавшие его беспощадность и жестокость, высоко оценивают восточную внешнюю политику Ярослава, прямо подчеркивая, что в этом вопросе он «положи душу за други своя и за землю Рус-ськую». Абсолютно ту же самую тактику в отношении Орды проводит и Александр Невский, от которого современники ожидали совершенно иной, по-видимому, линии. Более того, Александр Невский яростно пресекает любое выступление на Руси против татар, любое осуждение татарского ига, расценивая подобные проявления «патриотизма» как самое опасное нанесение удара по своей внешней политике. Еще более последовательно, чем его отец, Александр Невский подчеркивает вассалитет Руси по отношению к ханам внешними личными знаками внимания. Он ежегодно лично отвозит в Орду русскую дань, лично следит за ее полным и своевременным сбором. Как и Ярослав II, Александр совершает многомесячное путешествие в Монголию, в столицу великих ханов, в «логово зверя», лично наблюдая организацию войска, хозяйства, административного управления империи Чингизидов. Эти наблюдения только укрепляют Александра Невского в правильности взятой его отцом и им внешнеполитической линии в отношении Орды. Ее, эту линию, он изавещает фактически новой, московской династии, родоначальником которой становится. Это линия на беспрекословное, полное подчинение требованиям Орды и выполнение всех ее условий. Мотивировалась она тем, что татаро-монголы как противник сильны, бесчисленны, необозримы. Бороться с ними как регулярным военным путем, так и путем «наскоков», т. е. народных восстаний, саботажа их требований и т. п., — совершенно бесперспективное дело* (Чтобы представить себе хотя бы приблизительно то подавляющее впечатление, которое производили монголо-татары Чингизиды, их завоевания, их военная система и их империя на современников, особенно на политиков и монархов, обладавших знаниями, надо иметь в виду, что Чингиз-хан начал свои войны всего лишь с 13 тыс. воинов. К концу же его жизни ему подчинялись 720 народов (наций и племен); при его внуках империя Чингизидов включала Китай, Корею, Внешнюю и Внутреннюю Монголию, Синьцзян, Среднюю Азию и Средний Восток
