что статьи печатать не нужно.

Редакторы были правы. В дальнейшем, за два месяца, ни одного подобного случая в лагере Шмидта больше не наблюдалось. А вот другой пример.

В момент гибели «Челюскина» два товарища, собравшиеся на зимовку, спасли личное имущество в большом количестве. За время, истраченное на это, можно было бы выгрузить ценные для лагеря вещи.

Этот случай и другой случай прямого нарушения трудовой дисциплины одним из товарищей стали поводом для экстренного заседания бюро. К участию в заседании привлекли актив. [135]

Заседание происходило через три дня после первого бюро, в той же палатке Копусова, почти в том же составе, но атмосфера заседания была иной — раскаленной.

Психологическая ситуация среди партийцев, подготовившая эту атмосферу, в основном возникла на почве решений первого бюро. Суть решений первого бюро (вернее, не решений, а высказываний на первом бюро): хороший, мужественный, дисциплинированный коллектив необходимо сохранить в новых, трудных условиях таким же хорошим, мужественным, дисциплинированным, сохранить во что бы то ни стало, любой ценой!

Заседание бюро началось с того, что один из коммунистов, по инициативе которого оно было созвано, заявил, что сегодня утром в лагере Шмидта произошло неслыханное нарушение труддисциплины. Один из беспартийных товарищей отказался участвовать в авральной работе, мотивируя тем, что он занят другой работой.

Товарищ действительно был занят другой работой, причем эта «другая» работа по неписанному уставу лагеря Шмидта освобождала товарища от всех прочих работ. Каждый челюскинец знал это отлично, ибо каждый челюскинец нес эту работу по очереди.

Но сегодня утром самое существование лагеря Шмидта было поставлено под угрозу. Утром произошло сжатие. Наша льдина треснула. Трещина пошла в направлении пище-вещевого склада. Складу угрожала гибель. И склад погиб бы, если бы своевременно не приняли мер. Спрашивается: как бы выглядели мы через неделю после гибели склада?

Драматичность утра еще усугублялась тем, что все здоровые и сильные отправились на аэродром встречать Ляпидевского (который не прилетел). В лагере оставались наиболее слабые физически и товарищи, которые несли в этот день обязательную работу «по очереди». На аврал по спасению склада вышли все находившиеся в лагере. Не вышел только один.

И имя этого одного упоминалось вечером на заседании бюро в связи с именем двух, которые спасли личные «вещички» в момент гибели «Челюскина».

Коммунист, по инициативе которого было созвано бюро, подробно изложил утреннее событие. Он требовал для виновных суровой кары.

Вторым выступил ответственный товарищ, входивший в руководство экспедиции.

От него обычно не ждали резких суждений, но тут он заявил прямо: [136]

— Товарищ вполне прав, когда он чрезвычайно резко квалифицирует утреннее поведение…

Выступил третий товарищ:

— Мы должны позаботиться о том, чтобы своевременно изолировать наш коллектив от влияния подобных товарищей.

Выступил вслед за ним авторитетнейший представитель бюро:

— Оставим в стороне до возвращения на берег вопрос об отдельных лицах, а сейчас займемся вопросом общей организации работ

С ним резко не согласились.

Пятым выступил О. Ю. Шмидт. В его выступлении прозвучала «мягкая линия». На виновных конечно нужно как-то воздействовать. Но как? Тов. Шмидт предлагает организовать над провинившимися суд палатки.

— Что? Суд палатки?… Что это за штука «суд палатки»? Ну хорошо, что мы на льдине. А если бы мы находились в жакте — так значит организовать над виновным суд жакта или суд коммунальной квартиры?… Никуда не годится. Надо организовать над виновными обычный товарищеский суд! — так говорил следующий.

Снова выступил ответственный товарищ, входивший в руководство экспедиции:

— Нельзя передавать дело на суд палатки. Палатка — случайная ячейка. Передать нужно на судком.

В общем предложение Отто Юльевича явно отвергалось. Это было у нас чрезвычайной редкостью, когда отвергалось какое-либо предложение Отто Юльевича.

Выступило еще много товарищей. Выступали по нескольку раз. Все выступления били в одну точку: суд над виновными.

Снова выступил Шмидт. Он спросил всех присутствующих:

— А выгодно ли политически так ставить вопрос, как ставят здесь? Нужно ли выпячивать нескольких отдельных плохих людей в большом великолепном коллективе и выпячивать с протоколами, общими собраниями и т. п.?

Отто Юльевичу ответили примерно так:

— Чем резче мы будем проводить процесс самоочищения нашего коллектива, тем лучше будет для самого коллектива и значит тем лучше для страны.

Выступали еще. Вносили разные предложения. Все они отвергались, за исключением одного: организовать товарищеский суд.

Суд состоялся через день. Челюскинцы присутствовали до [137] единого… Барак! Свет коптилок! Торжественный состав суда! Подсудимые, испытывающие невероятный стыд!… И сто пар глаз, блестящих глаз, следят из темноты за судьями, за подсудимыми. Все, кроме судей и подсудимых, лежат или сидят на полу. Те, кто в углах, тех почти не видно: блестят одни глаза.

А за пределами барака — мороз, ветер, полярная ночь. Льдина дрейфует, со льдиной дрейфует барак, в бараке дрейфует суд, подсудимые, аудитория.

Двум товарищам, которые спасли все свое личное барахло, суд разъяснил основную заповедь лагеря Шмидта: если хочешь помочь себе, помогай коллективу; только помогая коллективу, поможешь себе.

В постановлении суда о третьем товарище был один замечательный пункт. Пункт гласил:

«При первой возможности выслать самолетом на землю в числе первых».

После прочтения приговора как-то неожиданно запели «Интернационал». Гимн пролетариата в бараке, на дрейфующем льду — Этого не рассказать! Я вслушивался в знакомые звуки, и дрожь пробегала по телу. Это была дрожь от сознания любви к своей стране, от желания жить и достойно творить дело своей родины здесь, на льдине…

«Осужденные» стали работать хорошо, никто их прошлым не попрекал, все подтянулись.

Единое целое

Партийная работа на льдине меньше всего выражалась в собраниях и заседаниях. В условиях постоянного теснейшего общения всех со всеми заседания и не были чересчур большой необходимостью. Вообще календарю, хронике, плану — этим вещам мало везло у нас.

Но попытки акклиматизировать их бывали.

На одном из открытых заседаний бюро (1 марта) А. Н. Бобров выступил с эффектным планом массовой работы. План предусматривал следующее:

1. Цикл лекций по экономической географии (Баевский).

2. История всеобщая: древняя, средняя (Бобров), новая (Шмидт).

3. Партучеба (Баевский, Бобров, Мартисов).

4. Диамат (Шмидт). [138]

5. Новые языки.

6. Проработка решений XVII съезда.

Кроме того предусматривались эпизодические лекции по самым различным вопросам, в том числе:

о Чукотке, о Персии, об Афганистане, Памире, Китае, Монголии;

о Пушкине, о фашизме, о русско-японской войне на море и прочем.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату