Погосов.
Когда все было готово, Погосов зарулил все машины в конец аэродрома. Первым взлетел Каманин, потом Водопьянов. Погосов развернул самолет Молокова и, держась за крыло, на ходу вскочил в машину. Молоков сделал по просьбе Воронина два прощальных круга над лагерем и взял курс на берег.
Последним обитателем лагеря был комсомолец Сандро… И когда он ногами оттолкнулся от льдины, — лагерь Шмидта перестал существовать… [155]
Кочегар И. Румянцев. Судком
Председателем судкома «Челюскина» меня выбрали в январе 1934 года, когда мы находились на судне и дрейфовали по Чукотскому морю.
Прежде чем рассказать о нашем необычайном судовом комитете на льдине или, как правильнее будет его назвать, о нашем «ледкоме», мне хотелось бы в нескольких словах рассказать о том, как я попал на «Челюскина».
Родился я в Нарве в 1895 году. Отец мой был кондуктором, мать — ткачихой. Работать я стал с 12 лет, когда умерли родители. До 16 лет работал на фабрике Кренгольмской мануфактуры конторским мальчиком, потом учился на ткача и затем пошел плавать. Мальчиком зачитывался романами Жюль-Верна, Майн-Рида, и книжки эти очевидно сыграли не малую роль в выборе мною профессии.
Плавал я с перерывами до 1924 года.
В 1918 году я участвовал в экспедиции Вилькицкого в Карское [156] море на «Вайгаче». Когда «Вайгач» затонул, нас подобрал речной пароход «Туруханск».
После 1924 года я работал кочегаром на фабриках.
В 1928 году меня выдвинули на хозяйственную работу — заведующим отделом экономики труда. Потом я был заведующим снабжением, и последняя моя должность — начальник спецотдела на фабрике «Картонтоль».
Из газет я узнал, что готовится экспедиция на «Челюскине». Меня эта экспедиция очень заинтересовала, потому что она шла северовосточным путем. Для меня, проделавшего не мало путешествий, Это было новостью.
Я обратился в Ленсовет к И. Богдановой, чтобы она помогла мне попасть на «Челюскина». Она переговорила с профессором Самойловичем, тот рекомендовал меня начальнику экспедиции, и я очутился на «Челюскине».
Итак мы сошли на лед. Перед нами, работниками судкома, встал вопрос: что нам делать как общественной организации, как организовать жизнь в новых, ледовых условиях?
На судне мы вели массовую работу. Были у нас технические и производственные совещания. Работал целый ряд кружков.
Но здесь ряд новых задач встал перед нами. Нужно было равномерно распределить теплую одежду. Сколько времени нам придется пробыть на льду, было совершенно неизвестно. Следовательно необходимо было установить определенную норму расходования продуктов. Продуктов у нас было достаточно, но все же многого нехватало, были дефицитные продукты. Как их распределять? Чтобы избежать недоразумений, мы проводили небольшие собрания, конечно без всяких протоколов и записей, тут же разрешали все щекотливые вопросы и успокаивали людей. Мы выделили общественный контроль в лице т. Апокина — члена судкома, для того чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов.
Затем перед ледкомом встал вопрос об организации досуга: как занять свободное время, чтобы люди не впадали в отчаяние, не ныли, не рисовали себе мрачных картин?
Мы предложили нашему «массовому сектору» — т. Миронову организовать лекции. Лекции о Чукотке читал т. Комов, которому уже раньше пришлось зимовать в этих краях. Лекции о Якутии читал т. Хмызников, о Монголии — т. Баевский. Лекции были краткие, но интересные. Особенно хорошо читал Баевский. «Курс» каждого отдела продолжался три-четыре дня. [157]
Комсомольцу Саше Миронову мы предложили организовать игры. Организовали футбол, поручили это дело кочегару Паршинскому — физкультурнику. Сделали самодельный мяч, и, когда позволяли погода и время, ребята играли в футбол. Затем была организована игра «шар и масло»: брали пустые консервные банки и загоняли их в лунки.
На работу отправлялась обычно не вся палатка. Кто-нибудь один всегда оставался дневальным: мыл посуду, кипятил воду и т. д. Назначал дневального староста. У нас был такой случай: загорелась палатка. Если бы не было дневального, мы лишились бы части нашей жилплощади.
Мы внимательно следили за настроением товарищей. Взять хотя бы строителей. Они никогда не бывали на море. Естественно, наша ледовая обстановка для них была особенно тяжела. Им казалось, что спасение невозможно. И вот я стал частенько наведываться в палатки строителей, рассказывал им о спасении экспедиции Нобиле нашими советскими летчиками и моряками. Приводил и другие конкретные примеры выхода из подобных тяжелых положений. [158]
Но так как подробностей я и сам не знал, то предложил, чтобы им об этом рассказал Филиппов — участник знаменитой спасательной экспедиции «Красина». Он обошел несколько палаток и подробно рассказал об этой исторической экспедиции.
Поддержание бодрого настроения в лагере было одним из важнейших участков нашей массовой работы.
Кроме вопроса о продовольствии очень остро у нас стоял вопрос с топливом — без топлива мы не могли бы ни сварить пищу, ни обогреться. Мы созвали в бараке расширенный пленум ледкома, заслушали доклад старшего механика о количестве топлива и о том, как он думает его расходовать. Посыпались предложения о том, как использовать топливо более рационально.
Помню предложение Леши Апокина растянуть запас топлива не на два месяца, как предлагал механик, а на три и выделить одного из товарищей для учета расходования.
Соревнование у нас происходило совсем по-особому. Все бригады работали настолько хорошо, что приходилось иногда их удерживать, чтобы люди чрезмерно не изнуряли себя, хотя наряду с этим пришлось ставить вопрос и о дисциплине и о таких проступках, которые в нормальных условиях являлись бы совершенно незначительными. Например человек немного больше покурит, немножко позже придет на работу и уйдет раньше минут на десять. Правда, таких случаев было всего два-три на коллектив в 104 человека. Но мы решили и этого не допускать и, обсудив на бюро и судкоме, передали «дело» в товарищеский суд. Было достаточно одного такого суда, чтобы совершенно прекратить малейшие нарушения трудовой дисциплины.
Тяжелыми в смысле настроений и переживаний были у нас дни ожидания прилета самолетов.
Каждый день мы получали сведения о предстоящем прилете самолета и ходили на аэродром с женщинами и детьми. Ходить приходилось километра три-четыре туда и столько же обратно. А самолетов все нет и нет. Тут пошли разговоры о том, что если мы в состоянии делать по шесть-семь километров в день, то можно ведь дойти пешком и до берега. Ведь берег находится в 150 километрах от лагеря!…
Мы созвали по этому поводу общее собрание. На этом собрании было доказано, что подобный план неосуществим, так как у нас [159] нет ни собак, ни нарт, что нам пришлось бы тащить на себе и топливо, и свою теплую одежду, и палатки, и продовольствие. А самое главное — мы потеряем радиосвязь, и тогда уже нас никто не найдет. А женщины, дети, больные и слабосильные? Несколько человек спасется, а остальные наверняка погибнут. Больше эти разговоры не возобновлялись. [161]
Заместитель начальника экспедиции П. Баевский. Стенная газета
С первых же дней похода на «Челюскине» решено было начать издание стенной газеты. Назвали ее «СМП» — «Северный морской путь». Редактором был я.
На корабле стенная газета выходила примерно раз в две-три недели. Мы приурочивали ее выход к
