— Пока еще можно, но придется немедленно начать новую расчистку.
— А как другой аэродром, не знаете?
— Нет, там еще не были. Вот идет Виктор. Надо его послать на лыжах.
Виктор Гуревич — один из членов колонии острова Врангеля, не попавший к месту назначения, помощник коменданта аэродрома и прекрасный лыжник — запыхавшийся подбегает к Шмидту и Воронину и что-то таинственно им сообщает.
— Что случилось? — спрашиваю Виктора.
— Все в порядке, только вся дорога покрылась трещинами; через лагерь, около камбуза, тоже прошла трещина.
— А продукты?
— Начали оттаскивать.
Через минуту Гуревич отправляется на запасный аэродром. Вернувшись, он сообщает, что аэродром сломан.
Прошло уже пять часов с момента отлета из Уэллена, а самолета все нет. Художник Федя Решетников, стоящий на сигнализации с лагерем, просит его сменить. Он так долго всматривался в далекий, еле видный сигнальный флажок, что в глазах стало рябить.
Прошло еще два часа.
Самолета нет и, как видно, не будет.
Опять впрягаемся в нарты, возвращаемся домой озябшие, проголодавшиеся, расстроенные неудачей, с тревожной мыслью о судьбе самолета.
Приходим и не узнаем лагеря.
Венеция! Нехватает только гондольеров для прогулок по каналам с хрустальными берегами.
Барак отделен от палаток речушкой шириной в два-три метра. Кажется, что глубина соответствует ширине и что перед нами — маленький ручеек. Забывается пропасть, поглотившая нашего «Челюскина». Отовсюду сыплются шутки:
— Василеостровцы! — смеются ленинградцы, живущие в палатках,
— Замоскворечье! — кричат москвичи. [239]
В палатке» приготовлен ужин. Дневальный старается получше накормить голодных и уставших товарищей.
Открывается дверь. В палатку всовывается веселая, радостная физиономия Симы Иванова, второго радиста.
— Самолет вернулся в Уэллен. Все в порядке. И Сима бежит дальше со своей вестью.
Мы жили на льдине бодро, сплоченно и напряженно, порой весело, старались скрывать свои горести и опасения и пуще всего берегли спайку и крепость своего коллектива. Не было среди нас почти никого, кто не понимал бы, какую великую силу придает нам этот коллектив. Но были и такие, что понимали это не сразу. На наших глазах с людьми происходили удивительнейшие превращения: мы имели возможность почти физически видеть и ощущать, как «соскакивает» индивидуализм с этих людей, с малых лет чуждых коллективной дисциплине и всему, что с ней связано.
И вот иногда — только в первое время — приходилось бороться с отдельными вспышками индивидуализма.
Сегодня, когда даже больные бросились спасать продовольствие, один из наших не вышел из своей палатки.
Вечером над ним состоялся товарищеский суд.
Он приговорил виновного к суровому наказанию:
— Отправить на берег в первую очередь.
Не знаю, правильно ли поймут люди, не бывшие с нами на льдине, смысл и действительную тяжесть проступка и наказания. Для этого надо знать ту мораль и тот дух, которые сложились в нашем коллективе как результат большевистского воспитания людей.
Наказание было очень серьезным: «бунт индивидуализма» никогда больше на льдине не повторялся.
И из этого испытания наш коллектив вышел победителем. [240]
Метеоролог О. Комова. Нас нашли!
Мы покидали лагерь, не прощаясь с остающимися в нем товарищами.
— Все равно вернетесь, — посмеивались над нами. — Не опоздайте к ужину…
Шли лениво, медленно… Были уверены, что на аэродроме придется сидеть и ждать часа полтора-два, пока сигнальные флаги не подадут знака: «Самолет вернулся!» Так было уже несколько раз.
Именно сегодня, когда термометр Цельсия показывал 38-градусный мороз, трудно представить себе самолет над нашим лагерем, Лететь невозможно!
Мысли заняты заботами о лагере.
— Жаль, что не успели вымыть ведро после каши… Теперь засохнет, придется возиться с ним вечером…
И вдруг где-то совсем близко раздается стук мотора… Вверху! Кто-то обнимает меня:
— Самолет, самолет! Нашли нас!
— Мы найдены! [241]
Наша точка — лагерь Шмидта — уже нанесена на карту и проверена большим жужжащим «АНТ- 4».
Самолет делает два круга над нашим аэродромом. Мы уже ясно видим его, кричим «ура!», машем руками и шапками в полной уверенности, что и летчик нас видит и слышит.
На всех лицах буйная радость.
Миг, и все бежим. Дорога на аэродром утоптана хорошо: не один и не два раза «путешествовали» челюскинцы по этой дороге за последние дни в надежде, что вот-вот появится самолет. Перелезаем через торосы, перепрыгиваем узкие трещины, точно гимнасты. И вдруг на пути большая полынья. Еще вчера ее не было. Она широко раскинулась и вправо и влево. Вода покрылась легкой, прозрачной ледяной коркой, но пройти по ней нельзя. Как перейти на другую сторону? Немного нервничаем. Самолет ждет, явственно слышен треск его мотора, а мы, беспомощные, стоим и не знаем, доберемся ли до аэродрома.
— Близок локоть, да не укусишь, — слышу спокойный голос сзади.
Другой задорно отвечает:
— Ан, укусим!
— Товарищи, за ледянкой! Скорее! Тащите из лагеря ледянку! — раздается команда.
Пятнадцать-двадцать наиболее крепких мужчин спешат исполнить приказание. Через минуту-другую они уже скрылись за торосами. Время идет мучительно медленно, хотя часы говорят обратное.
Чтобы не задержать посадку на самолет, мы, женщины-пассажирки, тут же на берегу полыньи переодеваемся, натягиваем на себя все, что у нас есть теплого: ватные костюмы, меховые чулки, торбасы. Огромные, неуклюжие малицы из собачьей шерсти решили надеть там, у самолета. Сейчас они только стеснят наши движения.
Оставшиеся около полыньи мужчины пытаются установить связь с противоположным берегом. Посредине плавают значительных размеров льдины. В дело пущены нарты, доски, шесты… Машинист Петров проваливается по пояс в воду, подрывник Гордеев зачерпнул полные валенки. Все напрасно. После долгих усилий на льдину удалось все же закинуть длинную доску. Петров уже на льдине, втягивает на нее доску, перебрасывает на противоположную сторону полыньи — и мост на «тот берег» готов! Петров благополучно перебрался туда, бежит сушиться в палатку на аэродром.
— Ледянку везут! — раздались возгласы. [243]
Фотографы защелкали аппаратами. И снимать было что. Картина замечательная! Человек двадцать- тридцать мчались со шлюпкой.
Наконец шлюпка у полыньи. Снова крики «ура!», аплодисменты.
