Пока прикуривают, одна из этих подружек с таким симпатичным и курносым носиком, смотрит на меня и несильно шлепает по моему лбу:
— У вас комар кровь пьет…
Я поворачиваю голову назад. Ирина стоит и грустно смотрит на нас. Во взгляде давно нет той злости, что была в автобусе.
Улицы освещены желтыми фонарями, я иду по пустому тротуару, отмахиваюсь веточкой от надоедливой мошки — единственное зло, которое портит эту райскую погоду, и мечтаю, наверное, о том же, что и эта странная Ирина. Да и, наверное, не только мы с ней… и произношу вслух: «Эх, годков бы тридцать сбросить…».
Перрон
— Ты, просыпайся… проспишь ведь… ну, вставай… твоя станция… — явственный голос вывел Андрея из сна.
Поезд только что тронулся. «Вот черт, проспал!» — мелькнуло в голове у Андрея. Вскочив, мотнул головой, чтобы стряхнуть остатки сна, схватил свою дорожную сумку и дернул ручку двери купе. Станция плыла за окном, Андрею ее уже было некогда разглядывать. Пробежал до тамбура. В открытой двери стояла проводница, держа в вульгарно накрашенных губах сигарету.
— Ты чего такой? — удивленно спросила у Андрея, глядя на его всклокоченные волосы. Он, не слушая, чуть оттолкнул ее к стене и выпрыгнул.
— Придурок! — заорала проводница, открыв свой красный рот как пожарное ведро, — Это вынужденная остановка! До твоей станции еще долго ехать!
Но, было поздно. Поезд набрал достаточный ход, а Андрей уже спланировал на перрон. От прыжка возникла резкая боль в ноге, и он, потеряв равновесие, врезался локтем в асфальт, к тому же сумка, описав дугу, улетела под перрон.
— Твою мать! — вскрикнул Андрей, лежа на асфальте, притягивая к себе ступню.
— Идиот! — продолжала орать проводница из удаляющегося поезда.
Катаясь от боли, Андрей переживал — только бы не было перелома. Минут через десять острая боль все же начала стихать, и Андрей поднялся. Сильно прихрамывая, подошел к краю эстакады. Сумка, жестоко разорванная колесами поезда, уже не представляла собой ничего ценного. С досадой посмотрев на это зрелище, Андрей почувствовал, как капает кровь из разбитого локтя.
Андрей осмотрелся по сторонам — абсолютно пустой полустанок, окруженный березовым лесом, старое деревянное здание вокзала с заколоченными окнами, асфальт с пробивающейся сквозь трещины травой только подтверждали, что людей здесь давно не было.
Доковыляв до края платформы, Андрей спустился по ступенькам и стал срывать подорожники. «Странно как-то, даже тропинок никаких нет», — продолжая оглядываться, Андрей приложил листья к разбитому локтю.
«И куда теперь идти? По рельсам много ли я пройду на своей больной ноге? Может какая-нибудь электричка остановится все-таки, хотя, вряд ли…», — пытаясь принять какое-нибудь решение, Андрей поплелся к зданию вокзальчика, на котором торчала обломанная вывеска с названием, сохранившим только три последние буквы «.. во».
«Может, вода там есть? Хоть руку обмыть… да… но, похоже, кроме пыли и сломанных скамеек, нет там ничего…» — заглянув в щели заколоченного здания и подергав прибитые доски, продолжал размышлять Андрей. Обернувшись, увидел пролетающую мимо полустанка электричку… совершенно беззвучную…. как в кино, где киномеханик забыл включить звук….
«Странное место…» — от увиденного немного пересохло во рту.
«Ш-ш-шик…! Ш-ш-шик…!» — раздалось где-то слева.
Андрей сразу повернул голову. В конце перрона какая-то старушка в синем платочке, в таком же сером, как этот асфальт, плаще, нешироко размахивая метлой, подметала всеми забытый перрон. Андрей, прихрамывая, поспешил к ней.
— Бабуль! Что это за станция? — с ходу спросил он.
— Там же написано… — тихо произнесла бабуля. Андрей вздрогнул. Именно этот голос разбудил его тогда в купе, когда он, как ненормальный, вылетел на эту платформу.
«Ш-ш-шик…! Ш-ш-шик…!» — продолжала мести старушка, не смотря на Андрея.
— Бабусь, а как выбраться отсюда? — Андрей пошел рядом с ней, еле перемежаясь с больной ноги на здоровую.
— Никак… — ответила она и первый раз повернулась к Андрею, — Никак уже, Андрюша…
«Ш-ш-шик…! Ш-ш-шик…!» — продолжала издавать ее метла, а промелькнувший по второму пути товарный прошел все также абсолютно тихо и без привычного стука колес.
— Откуда ты меня знаешь?! — оторопел Андрей и остановился. А старуха уже дошла до другого края перрона и пошла назад, также не спеша и по-прежнему сметая пыль в сторону рельсов.
— Наденька любила тебя… а ты с ней так поступил… — обиженно и чуть сердито посмотрела на Андрея она, когда поравнялась с ним. Потом взгляд ее потускнел, и с равнодушным, ничего не выражающим лицом старушка продолжила свою никому не нужную работу.
«Ш-ш-шик…! Ш-ш-шик…!» — удалялось от Андрея. Он не стал провожать ее взглядом, быстро повернулся и стал спускаться на пути. Оставаться с этой непонятной старухой ему здесь уже не хотелось.
Он вспомнил ту Надьку, из третьего подъезда, глупышку с короткой стрижкой и серыми глазами. Это было лет двадцать назад, она бегала тогда за ним, как хвостик. Андрей, уйдя в армию, написал ей оттуда всего одно письмо со словами «не нужна ты мне». Потом уже пришел ответ от Ленки, ее подруги: родила, мол, Надя мертвого мальчишку, а сама рассудком помутилась. Но ведь давно уже это было, что сейчас-то вспоминать…
…Машинист пытался как можно быстрее остановить поезд, без конца дергал сигнал, но Андрей не слышал его… В том месте всегда тишина… и никого не слышно…
Кроме самого себя…
Замкнутый круг
Михаил Петрович всегда приходил на работу чуточку пораньше. Занимал место за обшарпанным и грязным столом, доставал из ящика щербатое домино. Потом подходили остальные товарищи, и с силой стуча костяшками по столу, играли до начала рабочего дня. При первых звуках хлопающей в воздуховодах вентиляции и начинающих гудеть станков домино сбрасывали обратно в ящик и расходились по своим рабочим местам.
— Петро-ович! — крикнул кто-то из рабочих из дальнего угла мастерской. — К телефону!
— Петрович! Зайди ко мне! — потребовал голос начальника из трубки черного карболитового телефона, который из-за древности и больших размеров уважительно прозвали «сталинским».
Михаил Петрович, он же бригадир слесарей — монтажников, зашел в кабинет. У окна сидел мастер участка, а напротив начальника за длинным столом — молодой человек лет тридцати.
— Петрович! — жестом приглашая сесть, сказал начальник, — тут, видишь, новенький просится к нам