рядом меняющегося каждые пять минут бродягу, чем уронить фамильную честь. Никто не нарушал Заповеди в моем роду.
Нельзя сказать, чтобы Рик был рад возвращению. Братья с ним не церемонились, а оттого он еще сильнее разозлился.
— Мне кажется, вы сказали, что я свободен, — тускло произнес он.
— Верно, но у тебя есть выбор. Ты можешь пойти в Шойару, а можешь отправиться со мной. В Ущелье тебя ничего хорошего не ждет, но там я буду охранять тебя. Не знаю, сколько ты проживешь, но все же дольше, чем в пустыне, — я представила, что произойдет, окажись Рик рядом с Чарующими или другими Детьми Лезвия, и только покачала головой.
Трудность задачи и нежелание ее выполнять делали ее достойной.
— Я бы предпочел оказаться в трактире с кружкой пива в руке. И никогда тебя не видеть, — ответил Рик. — Но из предложенных вариантов второй мне нравится больше. Если ты не поведешь меня в камеру пыток, я пойду с тобой. А что это вдруг так изменило твои намерения?
— Камеры пыток не будет, — холодно ответила я, оставив вопрос без ответа. — Мой долг — защитить тебя от других даройя. Если избежать твоей гибели будет невозможно, я отвечаю за то, чтобы ты умер по всем канонам от достойной руки.
— Эта новость меня исцелила, — усмехнулся Рик, сменив гнев на милость. — Может быть, вместо того, чтобы тащить меня в самое пекло, вы просто перенесете меня куда-нибудь, леди?
Я покачала головой:
— Только к стенам Беара, но братья больше не смогут скрывать тебя. Если хочешь, я могу перенести тебя туда и буду считать долг выполненным.
Рик покачал головой.
— Может быть, завтра? — со слабой надеждой спросил он, но я отмела эту возможность.
— Я не собираюсь ждать до завтра, — сказала я, хотя понимала, что человек не способен ни ощутить, ни даже отдаленно представить, на что похож зов Серой Леди, которая указывает на жертву.
Рик промолчал. Он выразительно молчал, демонстрируя неприятие, недовольство или радость, а сейчас его глаза потускнели и стали обычными.
— Я готов, — наконец вымолвил он, и мы приблизились к воротам, за которые никогда не приводили свободных людей.
Братья нырнули в проход, проверяя местность, Рик брел рядом со мной и смотрел по сторонам. Он очень громко двигался, мне казалось, что окружающая ворота тишина рвется в клочья от его шагов. Прежде, чем мы вошли, я убрала с лица растрепавшиеся волосы и спросила:
— Почему ты пытался спасти меня? Ведь я забрала тебя силой, с моей смертью ты получил бы свободу, — пыталась рассуждать я. — Ты поступил нелогично.
— Ах, вот в чем дело… — Рик почесал покрытую щетиной щеку. — Я не люблю, когда убивают женщин.
— Я не женщина. Я Дитя Лезвия, — настал мой черед усмехаться.
— Для меня ты женщина, — отмахнулся он, с неудовольствием отвечая. — Неважно, сколько людей ты отправила к праотцам и как ты владеешь оружием, — ты женщина. Надменная, раздражающая, опасная, но все-таки женщина.
— Это то, что люди называют добротой? — мне не приходилось слышать ничего подобного.
— Нет, — мотнул головой он, давая понять, что разговор окончен. — Это называется мой взгляд на жизнь.
Ворота пропустили нас внутрь. В них не было смертельных чар, только предупреждение для чужаков, врывающееся в мозг тревожным беспокойством. Рик ощутил его, услышал предупреждение, смех Серых Богов, которые создали Ущелье, оградив его от людей, и лицо его стало решительным и упрямым. Похоже, он был из тех, на кого насилие оказывает прямо противоположное воздействие; в мастерских пыток нам приходилось сталкиваться с такими. Волокна тумана тут же двинулись навстречу, окутывая и очаровывая. Темное дерево врат затвердело со временем, его отполировали дожди и обтесали ветра, но крепость их не внушала сомнений; они завершали собой узкую дорогу, ведущую в долину, больше похожую на трещину между огромными скалами. Братья скользили далеко впереди, а сэйферы летали стремительными серебристыми молниями, наблюдая за нежданным гостем.
Есть лишь долг, все остальное — производная от долга, его следствие. Нет черного и нет белого, как говорят люди; есть лишь поступки, пути к цели, которую определяет долг. Именно об этом я и думала, проводя Рика по узкой тропе, заросшей по бокам кустами каори; казалось, что если горы вздохнут, нас раздавит взмывающими ввысь скалами, так узок был путь. Туман начинал сгущаться, доходя нам до пояса, и я наложила на человека заклятье, позволяющее дышать здесь, хотя действовать оно будет недолго. Привычные сумерки Ущелья Раздора скоро скроют нас в своей утробе, и это успокаивало меня. Братья скользили то спереди, то сзади, проверяя дорогу, Пепел улетел далеко вперед, чтобы вовремя предупредить о ненужной встрече. Запах смертного отчетливо бил в ноздри там, где люди почти не бывали.
В любом месте Ущелья Раздоров его быстро найдут и уничтожат, и в Алом Призраке, доставь я его туда, он не прожил бы больше пяти минут. Вряд ли человек представлял, на что он идет, хмуро разглядывая тропу, и мне показалось, что это как раз тот виток, которого я еще не миновала: защита. Убийство, совершенное ради защиты кого-то. Неведомые горизонты и оттенки будущих битв придавали боевому азарту, который направлял меня к Игле, другой оттенок; предчувствие, тайна, негодование и новая грань исполнения долга — все это лишало обычной сосредоточенности, но вместо нее открывалось интуитивное зрение, ведущее вперед.
Туман поднимался все выше и выше, пока не стал своеобразным потолком, и тут скалы раздвинулись, заставляя проваливаться в раскинувшееся великолепие Ущелья. Тропа обрывалась, стремительно ныряя вниз, а мы оставались на краю чаши, заполненной туманом и светящимися огнями.
— Проклятье! — выругался Рик, разглядывая открывшееся перед ним зрелище.
Ущелье очень велико. В черноте лесов сверкают, как драгоценные камни или хищные глаза, дворцы, на высоких тонких зубьях скал взмывают вверх замки Детей Лезвия, светятся роскошные жилища Чарующих и Детей Лжи, а посередине Ущелье разделяет Траэрн, Река Черной Крови. Всполохи огня, расположенные буквами Алфавита здания, простирающиеся далеко до исчезающего в тумане горизонта, бесконечные леса, в которых невозможно спрятаться от разящего меча, странные призвуки и теряющийся в колдовских сумерках грохот водопада. Солнце здесь не светит, здесь царит ночная тьма, разгоняемая лишь пламенем и заклятьями, или полумрак, похожий на тот, что наступает сразу после заката. Ущелье — горсть темной воды из реки, в которой мерцают зловещие искры. Я жалела, что Серые Боги не оставили нам крыльев, чтобы можно было сорваться вниз и нырнуть в эту кипящую чашу.
Спокойствие и величие ритуалов Детей Лезвия, их уединенность и отрешенность слева от Траэрна, безумие и разнузданность Чарующих и странные развлечения Лордов Лжи — справа от черного потока. Но сильнее всего поражал Дворец Обратной Стороны, который мы называли Игла, — светящийся тонкий шпиль на его крыше впивался в туман, словно острая кость. Кремовый камень, из которого сделан дворец, весь усеян словами людских писаний, незаметно искаженными и переплетенными так хитро, что они порождают изысканную ложь, оспорить которую с трудом сможет самый искушенный знаток святых текстов. Его мозаики и фрески покрыты алмазной пылью, он роскошен, непомерен и ярко выделяется среди темноты Ущелья. Мне больше по душе ровные линии без излишеств, но не могу отрицать, что Игла — одно из самых впечатляющих зданий.
— Задница Дэра!.. — воскликнул Рик. — Я не знал, что вас так много здесь…
Он был ошеломлен, блуждая взглядом по открывшемуся зрелищу. Мост через Реку Черной Крови изгибался позвоночником дракона, подмигивая человеку потаенным мерцанием агатов, а перед ним алел Ки-рра-Дис, шумя заколдованной листвой.
— Пойдем, — позвала я, собираясь спускаться по тропинке вниз, так как Точки внутри долины не переносили людей, даже если те находились с даройо.
Вдруг Пепел предупреждающе закричал, и я снесла голову чужому боевому соколу, пикирующему из влажной темноты на изумленного человека.
— Проклятье! — еще раз выругался он, отойдя к скале. — Я бы не отказался от кольчуги и меча.
