Из камеры хранения отвели на второй этаж, на «пост ГАИ». Как и в КПЗ, вокруг сидели офицеры, что- то говорили, хлопали по плечу, с неподдельным интересом откровенно пялились на меня. Я не понимал слов и не знал, как вести себя в данной ситуации, к тому же был сильно растерян. Вскоре поняв, что толку от меня мало, отвели в кабинет. На столе увидел свой паспорт. Последний пошел по рукам, чувствовалось, что эти обезьяны первый раз держали документ гражданина России.
— Ну что, во всей вашей гребаной тюрьме никто не говорит по-русски? — спросил я на родном языке.
Но мой вопрос повис в воздухе и остался без внимания.
В кабинет зашел офицер с двумя алюминиевыми звездами на погоне, как у нашего прапорщика, только покрупнее. Все расступились, с важным видом «прапорщик» сел за стол и начал изучать мой паспорт. На четырех языках задал вопрос, обращаясь ко мне. Я силился что-то вспомнить из школьного английского, но все слова вылетели из головы. Осталось только мотать головой. Промучившись со мной минут десять, «прапор» начал говорить с остальными, по-видимому, решалась моя дальнейшая судьба.
«Сейчас, наверное, на склад поведут. Выдадут постельное белье, подушку, одеяло и арестантскую робу», — пришло мне на ум. Именно так начинались первые шаги главного героя западных боевиков, попавших в места не столь отдаленные. Его первым делом вели в душ, затем выдавали то, что положено зэку, и он с гордым и независимым видом, выпятив могучую грудь, шествовал к своей камере под многочисленные взгляды обитателей. Затем, как правило, бил физиономию своему соседу, ну а после, как водится, становились корешами неразлейвода. Избитый сюжет, он кочевал из фильма в фильм, поэтому в душе я готовился к встрече с предполагаемым соседом. Но что-то не ведут меня в душ и не торопятся выдавать белье.
Закончив обсуждение, «прапор» снова обратился ко мне. Но из всего сказанного я понял только слово «цивиль». И то, как оказалось позднее, неправильно. Он мне, собака такая, оказывается, объяснил тогда, на-французском, что попал я в гражданскую тюрьму — «приссон цивиль». А мне послышалось, что обеспечат цивильное место пребывания. Да, языки учить надо!
В кабинет заглянул крепкий низкорослый араб с отдуловатым бабьим лицом, одетый в черный комбинезон, берцы, черный берет. На погонах красовалось по одной алюминиевой звездочке. «Младший лейтенант» кивнул головой и сделал знак, чтоб следовал за ним. Из кабинета «прапора», минуя широкий коридор, через двойную стальную дверь на втором этаже попали в жилое помещение.
Я потихоньку входил в ступор. Всепроникающий страх начал пропитывать все клеточки моего организма, сердцебиение участилось, холодный липкий пот струился меж лопаток, кончики пальцев мелко вибрировали. Захотелось превратиться в птичку и улететь подальше от этого места.
В жилом секторе «Месадин-1» три спальных помещения. Два мужских, по пять камер, и одно женское, расположенное возле «поста ГАИ». Существовала еще одна, особая камера. Камера номер одиннадцать, в ней находились особи мужского пола с нетрадиционной сексуальной ориентацией или кому в силу разных причин эту ориентацию поменяли уже в местах лишения свободы.
Структура женского филиала осталась за семью печатями и огромной бронированной дверью. Ну, а в мужском — длинный коридор, все та же плитка из серой мраморной крошки, покрывающая пол. Подогнана и отшлифована идеально — лезвие ножа не пролезет. Стены, как и в коридоре, на метр от пола выкрашены в синий цвет, выше, до потолка, — в голубой. Украшены изречениями из Корана и рисунками из жизни современного Туниса — тракторист пашет поле, рыбаки ловят рыбу, сбор апельсинов, поля и леса.
Первое впечатление — не тюрьма, а детский сад для взрослых. Но когда подошли к камере номер пять, в которую меня определили, иллюзии приказали долго жить.
Комната площадью 72 квадратных метра, пол — близнец коридорному, только весь захаркан и покрыт слоем окурков. Стены и потолок белоснежны, без надписей. На высоте 3,5 метра девять зарешеченных окон 90x50 см расположены по периметру, три на одной стороне, три на другой и по одному с боков. Решетки диаметром в 3 см, по семь прутьев на окно, стекла нет, батареи отопления также отсутствуют. Чуть ниже окон приделаны специальные полочки из бетона в полметра шириной и 20 см высотой для хранения имущества тянутся вдоль стен и заканчиваются возле двери. Над дверью, на специальной бетонной площадке цветной телевизор китайского производства. Двадцать двухъярусных кроватей расставлены в три ряда. В двух по семь кроватей, в третьем ряду — шесть. Стульев и столов нет, один туалет, он же душ, два крана-умывальника и 89 (!) заключенных. Да, на 40 кроватей приходилось 89 ЗК, но это не предел! В последующем доходило до 100 человек, а под Новый год умудрились впихнуть 113!
В Тунисе нет колоний, как их называют в России — «зоны». Здесь все бедолаги томятся в тюрьмах. И подследственные, которые в день суда могут обрести свободу, и получившие две недели за нецензурные выражения обыватели, и убийцы с насильниками, имеющие двадцатку или пожизненное заключение — «медаль хает»! И все они сидят в одних камерах, а люди, отбывающие пожизненное заключение, вынуждены до конца своих дней существовать в этом аду! Невероятно!
Когда переступил порог камеры, то впал в настоящий ступор — от страха потерял дар речи. Сквозь сизый табачный дым на меня уставилось восемь десятков пар глаз. Два вентилятора пытались развеять табачный дым и смягчить адскую жару, но беспрерывное курение обитателей и местные погодные условия сводили на нет их работу.
Таких отвратительных и гнусных рож в одном флаконе мне в своей жизни еще не доводилось встречать, даже в фильмах ужасов. Все киношные маньяки и злодеи блекнут перед живыми физиономиями арабских рецидивистов. Мало того, что большинство из них по природе своей далеко не Алены Делоны, так они еще… и изрезаны бритвой. Кожный покров буквально каждого нашинкован линейными рубцами характерного для этого вида повреждения и покрыт аляповатыми татуировками.
В этом вопросе наши уголовники дали бы фору арабским. В российских тюрьмах умеют с любовью создать на коже произведение искусства. А у этих больше похоже на картинки шестилетних детей. Накалывают иголкой вручную, макая ее в стержень от шариковой ручки, да неумело, видно дорожку из крупных разнокалиберных точек. Сюжеты незатейливые: осьминоги, голые девки, пистолеты, мечи, ножи, выдержки из Корана и т. д. Но настолько безвкусно и бездарно исполнено, с полным пренебрежением к художественному мастерству, что, глядя на них, хочется смеяться. Хотя их владельцы считают себя ну очень крутыми парнями. Как же, изрезан весь бритвой, да еще тату! Хотя единицы и имеют приличные работы, выполненные в профессиональных салонах на гражданке в перерывах между отсидками, но таких очень мало.
Большинство физиономий сидельцев сильно смахивают на старую разделочную доску, встречаются и без одного глаза. Пересекающий пустую глазницу рубец не оставлял сомнений, при каких обстоятельствах ее хозяин окривел.
Почти все из-за сильной жары одеты в одни шорты, поэтому заработанные повреждения и рисунки можно хорошо рассмотреть. Но мне на первых порах было не до смеха.
«Младшой» зашел следом, подозвал высокого мускулистого парня и что-то произнес, указывая на меня. Его звали Тамил. Он был тут главным, пахан камеры, по-тунисски — капран. Двадцати восьмилетний ублюдок, отбывающий срок за вооруженный грабеж. Скоро должен выйти на свободу.
Вообще капран-пахан назначается администрацией из числа наиболее влиятельных и сообразительных заключенных, которые имеют авторитет в своей среде и могут подчинять себе разношерстную толпу. Помимо прочего, он должен еще уметь читать и писать по-арабски и по-французски. Знание французского языка — обязательно! Он, наряду с арабским, является в этой стране государственным, большинство документов ведется на обоих языках. Как правило, капран имеет «тяжелую» статью (убийство, рэкет, грабеж, нанесение тяжких увечий в драке) и большой срок.
В обязанности арабского пахана входит ведение внутрикамерной документации. Он заполняет специальную тетрадь со списком всех подшефных обитателей, кто прибыл, убыл, статья, срок и т. п. Строчит ежедневные отчеты о внутренней ситуации, составляет для видимости графики дежурств уборщиков помещения и мойщиков посуды, хотя всем известно, что этим вечно занимаются специальные шестерки. Распределяет еду и определяет место для ночлега, решает все конфликтные ситуации, пишет разного рода прошения за тех, кто не умеет писать, и наказывает провинившихся. Одним словом, является «мэром» этого маленького микромира, где он полновластный хозяин. Его слово — закон для большинства. У него есть помощники из числа крепких парней, которых назначает уже он сам, так называемые «капраны корфий». Это обычно дружбаны или подельники пахана либо просто земляки. Они следят за чистотой в камере,
