Вот, к примеру, Артем сказал про Хлебникова:
— Он не для чтения, а для восхищения — умеет слово догола раздеть.
А Каменский — про одного, ныне благоденствующего:
— Работает, как полотер: в поте лица наводит глянец… Скука получается несусветная…
Разговаривать с литераторами — прославленными и малоизвестными — было всегда интересно, говорили не только о литературе. Чаще всего—о многообразии жизненных явлений, но поскольку мы литераторы, то все равно разговоры всегда получались литературными.
Литературная учеба продолжалась.
Книга, еще не появившаяся на свет, тем не менее уже имеет свою судьбу и свою историю. Роман «Новый Венец» был задуман в Ульяновске в конце тридцатых годов. Я даже начал его писать и написал около двухсот страниц, но все время у меня было такое чувство, будто заплыл на середину Волги и у меня нет сил и не знаю, куда плыть. Я еще не понимал, что материал попросту захлестывает меня. Перестав сопротивляться, я пошел на дно: отложил рукопись и даже не пожалел, когда узнал о ее пропаже.
Только почти сразу после войны, когда приехал в Пермь к родственникам, я вспомнил все, что было написано, и месяцев за шесть-семь не только восстановил рукопись, но и дописал роман до конца. Пока жена перепечатывала его на машинке, я написал повесть «На севере диком». Это был такой творческий взрыв, какого никогда ни прежде, ни потом я не знавал.
Перепечатанная рукопись мне снова не понравилась, по причинам, которых я не мог объяснить. Только лет через пять, когда уже была напечатана повесть, я отряхнул пыль о пожелтевших страниц романа, прочитал его, продумав все как следует, понял причину моих неудач: написано было все так, как я хотел написать, герои делали и говорили то, что им и полагалось, все дышало правдой. Не было одного — той достоверной выдумки, которая одна только протокольную правду превращает в художественное произведение. Выдумки, которая, как солнце, оживляет и красит природу.
Такая же история произошла и с повестью «На севере диком». Когда повесть вышла из печати, в газете появилась рецензия, в общем, хорошая. Но там обвиняли автора в том, что он плохо знает работу лесорубов, а сам вряд ли видел, как это на самом деле. Сначала я только посмеялся над таким нелепым обвинением: я, долгое время проработавший в тайге на лесорубных делянках, не видал лесоповала! А потом, перечитав внимательно всю повесть, понял: стремясь поточнее изобразить работу лесорубов и щеголяя своей эрудицией, я забыл о выдумке и вместо яркого, зрелищного изображения создал дотошную инструкцию для начинающего лесоруба.
Самое главное — воображение, выдумка, но только чтобы вполне достоверная.
На встречах с читателями мне всегда почти задают вопрос, почему после многолетних скитаний я поселился в Перми. Урал — климат суровый, жизнь трудная. Наверное, потому и поселился: где трудно, только там и жить интересно. А я родился на Псковщине, в селе Заполье; детские годы прошли в Петербурге и под ним; юность и молодость — в Заволжье и на Южном Урале. Все последующие годы возмужания и творческой зрелости провел в разных таежных местах. С 1955 года — в Перми.
Как кого, а меня наш суровый город принял с таким щедрым гостеприимством, что я с первых же дней понял, что приехал в родной дом. Все были приветливы, и каждый стремился что-нибудь сделать для меня. Невозможно перечислить всех, но нельзя не вспомнить директора издательства Л. С. Римскую и К. В. Рождественскую — секретаря писательской организации, они первые встретили меня и, конечно, создали рабочее настроение. Очень скоро я познакомился и подружился с писателями Л. И. Давыдычевым, В. А. Черненко, А. Н. Спешиловым, В. И. Радкевичем, Б. В. Ширшовым… Главным редактором издательства тогда был Б. Н. Назаровский — комсомолец двадцатых годов, человек необыкновенной чести и непоколебимых принципов. Дружба у нас возникла почти с первых же дней, но мы оба долго не признавались в этом. А вот с С. М. Гинцем, который вскоре стал неизменным редактором моих книг, мы встретились так, словно давно уже сдружились. Да, собственно говоря, так оно и было, с ним я встречался немного раньше.
Словом, только работай! И я стал работать так, как никогда еще, ни прежде, ни потом, мне это не удавалось. Пермь — город трудовой, — это я сразу понял. Все мои книги неотделимы от Урала: «Область личного счастья», «Бухта Анфиса», «Океан Бурь», «Юноша безумный», «Ответственность», «Ревизор», рассказы и многие публикации в газетах и журналах.
И эта новая книга — «Зал ожидания» — тоже уральская, и не только потому, что она задумана и в основном выполнена в Перми, но, главное, она не могла появиться нигде, кроме как в Перми. Именно здесь на мою долю выпали самые сильные житейские и творческие радости и невзгоды. Здесь я живу среди моих героев их радостями и невзгодами.
Над чем я сейчас работаю — такой вопрос тоже обязательно задают читатели. Вопрос, на который зачастую не любят отвечать литераторы, а если и отвечают, то очень неопределенно. А я считаю, что надо отвечать, и не столько читателям это надо, сколько самому себе. Рассказывая о своей работе, я посвящаю слушателей в свои замыслы, затруднения, победы. Я как бы советуюсь с ними, и мы становимся единомышленниками, соавторами.
Читатели обычно мало говорят, они спрашивают и слушают, а я вижу, как они относятся к моему рассказу: одобряют или совсем не то их интересует. Но меня-то интересует, и если уж я за это взялся, то мое дело так рассказать, чтобы всех заинтересовать. И, кроме того, когда я рассказываю—в большой аудитории или дома, это все равно, — то тем самым обогащаю будущую книгу новыми мыслями и деталями, которые придумались по ходу рассказа, потому что разговор с читателями всегда импровизация, требующая творческого напряжения.
«Типография» — так я назвал свою новую книгу. Вся наша жизнь и, естественно, работа немыслимы без типографии, без печатного слова, вот почему герои моего романа — полиграфисты, писатели, журналисты — всегда в строю. Конечно, не в моих замыслах писать историю советской печати, я рассказываю только о жизни в деятельности людей, связанных с великим делом печатного слова, и о различных жизненных приключениях.
Жизнь идет своим путем. Уходят годы, уводят за собой родных в друзей, которые оставляют нам светлую память о себе, о своей жизни, о своем опыте, житейском и творческом. И все это тоже литературная учеба.
Наша жизнь состоит из событий, счастливых и несчастливых, которые вкраплены в обычные, ничем не примечательные дни, как самоцветы в пустую породу. И эти события, подчас до того мелкие, что мы их сразу можем и не заметить, иногда влияют на весь ход дальнейшей жизни.
Именно эти самоцветные события порождают такое непостижимое состояние, которое мы называем творческим процессом, обязательно предшествующим всякой работе.
Вот и сейчас на моем столе лежит рукопись, начатая так давно, что я затрудняюсь даже приблизительно назвать время, когда были задуманы первые, пока еще разрозненные эпизоды. Наверное, когда я сочинил свою первую пьесу? А может быть, все началось с типографии, которую подарил мне отец? Нет, скорее всего, в начале всех начал стоит впервые прочитанное: «У лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…»
Златая цепь…
