месяцы самостоятельных полетов ей предлагают заняться спортивными делами молодежи авиаотряда. В конце 1968 года Надю избирают членом комитета комсомола. Теперь она, так сказать, официально отвечает за спортивный сектор. Почему спортивный? Потому что она была, конечно, человеком спортивным. И дело не только в ее недавних походах с друзьями из десятого класса — кто так уж серьезно отнесся бы к ее школьному туристскому опыту (а зря), нет, все было в Надином стиле, ее спортивной мобильности. Дело решала и пара волейбольных матчей на аэропортовской площадке. Она прекрасно играла! (Впечатление от этих первых игр было упрочнено дальнейшей спортивной карьерой Нади — через год она была уже членом сборной команды республики по волейболу среди авиаторов.)
Туризм тоже пережил эпоху бума — Надя не могла пе увидеть, что окрестности Сухуми просто созданы для туристских походов. Конечно, ребята и до нее устраивали «вылазки» в горы, ущелья, и до нее были энтузиасты походов, и проводилось их немало. Но, по свидетельству многих, Наде удалось придать этому увлечению новые оттенки, «новую красоту», как сказала ее подруга, бортпроводница Люда Лолуа. Новая красота походов заключалась, видимо, еще и в том, что теперь по решению комитета комсомола они проводились не от случая к случаю, а регулярно, в заранее намеченные сроки. И ничто этому не должно было помешать, даже буйные абхазские ливни! -
Теперь об этих походах вспоминают со светлым и добрым чувством. Хорошие были дни и хорошие ночи.
«Я, наверное, никогда не забуду один из наших походов, — вспоминала Л. Помазанова. — Это было высоко в горах, в ущелье, рядом с лесом. Мы тогда здорово все сдали… Полдня шел дождь, потом дождь кончился, но началась сухая гроза, и от этого было еще хуже, я лично боялась молний, а когда мы решили устроить привал, выяснилось, что отдохнуть и отогреться не сможем, все было мокрым, ни одной сухой ветки…»
Эту историю многие вспоминали. По существу, это был один из первых их серьезных походов, в котором участвовала Надя. Они действительно тогда сильно устали, дневной переход был тяжелым, и многие сломались. Но ведь так в походах бывает нередко. Всегда кто-то устанет сильнее, кто-то меньше. Бывает, что устает большинство. К счастью, в любой компании все же находится человек, оптимизм, энергия или опыт которого выводят людей из тупика усталости и безразличия.
Как сложилось тогда в горах? Так вот и сложилось: понадобился лидер. Кто им стал? Надя Курченко.
Она сказала:
— Друзья, нужны ветки. Без костра мы пропадем.
Все согласились — пропадем, но с места не двинулся никто. Каждый устроился на своем рюкзаке, пристроив рюкзак к валуну. Вид у ребят был крайне усталым.
Надя поправила капюшон штормовки и, не говоря больше ни слова, ушла в близкий лес. Собственно, это был и не лес, а горная роща, довольно редкая, но даже при свете молний Надю никто не видел среди деревьев. Через пятнадцать минут она возвратилась, нагруженная ветками, со смехом свалила их у самого крупного валуна, вынесенного когда-то в ущелье селем. Некоторые, конечно, оживились, кое-кто почувствовал угрызения совести, но Надя, по свидетельству Л. Помазановой, «даже намеком не усилила эти переживания, а, наоборот, постаралась их снять и часто шутила, смеялась над собой. Она весело рассказывала, как приняла за спящего медведя старое бревно».
К сожалению, дальше дела компании пошли не лучше. Выяснилось, что никто не может разжечь костер из мокрых дров. А тут еще резкие порывы ветра. Надя, однако, прекрасно справилась и с этим — костер получился хороший. «Вскоре его свет заиграл на наших лицах, вспоминала Л. Помазанова, — мы повеселели. А через полчаса кое-кто подсушил одежду, заварили чай и открыли консервы. Когда костер слабел, все бегали за дровами, никто не прятался за валуны».
— Рассказывай, где научилась, — сказал кто-то.
— В школе, — ответила Надя, — мы очень часто бродили по лесам. Уходили и по рекам.
— В школе? — с сомнением переспрашивали многие, не очень-то веря в роль школьной поры в таких делах.
— Конечно, — смеялась Надя. — У нас была компания. Нас всегда поддерживал директор.
— Вот это школа, — непременно отзывался кто-то, вспоминая при этом, конечно, свои школьные порядки.
Л. Лолуа говорила: «В первый год общения с Надей, видимо, многие из нас испытывали в какие-то моменты странное чувство: она, почти школьница, оказывалась во много раз самостоятельнее, более подготовленной к неожиданностям, чем мы, люди, уже поработавшие в небе и как-никак взрослые».
Надя не знала, как много решил тот костер из мокрых веток в ее отношениях с ребятами, а он действительно решил немало. Одно дело впечатление от человека в стенах комнаты, где заседает комсомольский комитет, другое дело — реальная ситуация, в которой человек себя проявляет. Костер стал случайной, но важной проверкой того, что она, Надя, может, и положил начало их прекрасным отношениям. Отношениям между нею — новенькой и ими — молодыми «старожилами» аэропорта.
С того времени походы стали системой. Они входили обязательным элементом во всю их спортивную деятельность. Спорту Надя отдавала много сил и времени. Незадолго до своей гибели она сдала норму и на значок «Турист СССР».
В ее увлечении спортом всегда присутствовала моральная сторона. То есть, спортивные ситуации, в которые она попадала, проявляли ее как человека, помогали другим увидеть ее щедрость, отзывчивость, волю.
Одна из таких ситуаций: их аэропортовские спортсмены должны ехать в Тбилиси на спартакиаду. Команда укомплектована полностью, каждый вид спорта представлен, все готово. И вдруг в день отъезда девушка, которая должна была «взять» первое место по прыжкам в длину и в беге на стометровку, заболевает. Что делать? Думали недолго.
— Я ее подменю, — сказала Надя.
— А кто будет сражаться у волейбольной сетки?
— Думаю, что тоже я, — засмеялась Надя. — Команда-то у нас будь здоров. Вместе сражаться будем.
— Ну, смотри, — сказали ребята, — но если почувствуешь что…
— Тогда все силы, — подхватила Надя, — только на волейбол.
— Точно, — серьезно заключил секретарь комитета комсомола Гоги Пацация, — в волейбол мы не можем проиграть. Ни один пассажир Аэрофлота из Абхазии не поймет нас.
В Тбилиси Надя участвовала в трех видах соревнования: беге, прыжках в длину и в волейбольных сражениях.
«Когда я буду бежать, — попросила она друзей, — вы аплодируйте».
В 1969 году Надежду Курченко вновь избирают членом комитета комсомола авиапредприятия. Теперь, кроме спорта, ей поручают и культмассовые дела — то было время неудержимого расцвета «огоньков» и КВН, и в стране не было комсомольской организации, где бы не состязались юмористы и не светились бы местные «огоньки». Надя с головой уходит в эту шумную деятельность. Она, без сомнения, уже полностью освоилась с обстановкой, новой жизнью, работой и, конечно, была счастлива. Об этом свидетельствуют ее письма домой и в Ленинград, Володе. В каждом письме она подробно рассказывает, куда летала, что видела, с кем встретилась, что узнала, пишет о новых друзьях, о привычках пилотов, о Сухуми — когда вдруг однажды проснулись они и ахнули; пушистый снег падал на море и таял на воде, и белый пар валил на набережную, тоже укрытую снегом, и на оцепеневшие от неожиданности цветы и пальмы — «невозможно об этом и рассказать, — писала она, — нужно только видеть все самому».
Письма этого периода, при всей кажущейся бессистемности их содержания, еще раз говорят о ее чрезвычайно деятельной натуре: Надя стремится все увидеть, все сделать, всюду успеть. Из писем еще раз становится ясно, что человеческая, общественная активность Нади получила дальнейшее развитие. Она не затормозилась на каком-то определенном, среднем уровне, совпадающем у некоторых как раз с моментом окончания школы или немного позже. Нет, Надина активность, задатки продолжали раскрываться щедро и стремительно, подобно весенним речкам на ее родине, когда трещит и сверкает чистый, прозрачный лед.
Она писала в своих письмах о многом, но о самом трудном испытании, выпавшем на ее долю в то
