Их было двое у матери — Володя и Раечка. Сынишке только минуло два года, а дочурке — того меньше, едва топать по хате научилась. Подхватит Варвара обоих на руки, выйдет за калитку и стоит, улыбаясь людям голубыми глазами: смотрите, дескать, какая я богатая, сколько счастья послала мне судьба…
А в конце улицы уже виднеется знакомая фигура Кирилла — с работы возвращается муж. Вот он не спеша подошел к ней, взял малышей и, усадив их на свои широкие теплые ладони, высоко поднял над головой. Так и во двор вошел — с поднятыми к небу визжавшими от удовольствия малышами.
Так было и в тот июньский субботний вечер, в канун великой народной беды. Спали дети, улыбаясь своим незамысловатым снам, жарко вспыхивало небо над заводом. А они, Кирилл с Варварой, еще долго сидели на лавочке под старой шелковицей, делились впечатлениями дня, обдумывали нехитрые проблемы своего семейного житья-бытья, мечтали о том времени, когда вырастут дети, а они, Кирилл и Варвара, станут уже старенькими-старенькими и будут сидеть вот так же около хаты и качать на коленях голосистых внуков. Они не знали, что где-то там, у границы родной земли, уже расчехлены жерла пушек и чья-то злая воля уже нацелилась и на их счастье, что лягут спать под шепот шелковицы, а проснутся под грохот войны.
…Фронт все ближе приближался к городу, началась эвакуация. С металлургического днем и ночью уходили эшелоны с оборудованием на восток, на восток. Один из последних эшелонов повел Кирилл Грибиниченко.
И вот уже словно вымер растерзанный оккупантами город. Не вспыхивает небо над мартенами, не перекликаются гудками паровозы на заводском дворе. Только зловеще топает за воротами кованый сапог чужеземца, и каждый шаг его смертной тревогой отдается в сердце матери…
Дни и ночи дрожит Варвара над малышами, не отваживаясь выглянуть за порог. Но дети просят есть, они мерзнут в нетопленой хате, и надо куда-то идти, что-то делать. А куда идти, что делать, где искать спасения? Спасибо соседке, заглянула в хату, одолжила десяток стаканов кукурузы. Насыпала Варвара зерен детям в карманы, усадила в наспех сколоченную тачку — и со двора, куда глаза глядят…
В Макеевку вернулись после освобождения города. Но с тачкой Варвара и теперь не расставалась — подвозила хлеб к магазину. Время было трудное, разруха, с транспортом туго. А потом стала сторожем в той же лавке.
Дети подросли, пошли в школу, и учителя, бывало, не нахвалятся ими, все благодарили за хорошее воспитание. А какое там воспитание, когда и видела-то их редко. Ночью сторожила, а утром придет домой, а они уже в школу убежали.
Четыре года бегали дети в школу вместе. А когда Володя перешел в шестой, а Раечка в пятый, новое лютое горе пришло в хату под старой шелковицей. Заболела дочка, и как ни билась над ней мать, как ни старались врачи, все напрасно…
Долго стояла она над свежим холмиком земли, словно окаменев. О чем думала в тот скорбный час?
О том, что была у нее семья. Был любимый муж, было двое детишек — сынок и доченька. Мужа отняла война, обрекла ее, молодую и красивую, на горькую вдовью долю. И вот нет и дочки. Только он остался, сын, единственное родное существо на всем белом свете…
В школу теперь Володя ходил один. За то печальное лето он как-то сразу вытянулся, повзрослел. И все отчетливее в его характере проступали черты Кирилла. Вылитый отец, говорили люди. Такой же скупой на слово, такой же упрямый и настойчивый: задумает что сделать — не отступится.
Попадется, бывало, трудная задачка на домашнее задание — бьется над ней, бедный, и так ее крутит и этак, даже матери жалко его станет. Уйдет она сторожить, сидит ночью у дверей магазина и все думает: как же ее, эту задачку треклятую, решить?
Но вот прибегает сын на следующий день из школы и от радости даже светится весь:
— Вышло, мама! Решил все-таки! Понимаете, когда один пешеход подходит к точке А, а другой — к точке Б…
Слушает мать про точку А и точку Б и ничего не слышит. Только глаза его видит — такие же большие и голубые, как у нее самой…
Да, характером сын пошел в Кирилла, а вот лицом больше на мать похож. И глаза такие же, и такие же широкие и длинные, с крутым изломом брови. Да еще был такой же чувствительный и уязвимый душой, как мать.
Однажды — Володе было тогда лет десять — на их улице случилось необычное происшествие: у соседки пропали часы. Во дворе в то время был один Володя, и соседка обвинила его в воровстве…
Прибежал он, бедный, в хату, забился в угол и плачет навзрыд. Да все повторяет:
— Неужели, мама, она не понимает, что я никогда не взял бы их? Неужели она не понимает?..
И даже когда эти злосчастные часы нашлись и соседка попросила у Володи прощения, он еще долго не мог успокоиться…
Шли годы, менялись привязанности. Давно ли волновала до слез юное сердце судьба Ивана- Подолана, Юрзы-Мурзы и стрельца-молодца — и вот уже любимые герои вместе с Катигорошком и Царевной-лягушкой доживают свой век где-то в ящике на чердаке, рядом с зачитанным до дыр букварем, а на их месте стоят на полке книжки о тех, чья жизнь была во сто крат увлекательнее и красивее сказки. О тех, кто был рожден великой бурей, кто в жарких битвах за счастье людей закалялся, как сталь…
И так же незаметно, как перестала волновать сказка, забылись «палочки-выручалочки», «казаки- разбойники», а на смену им пришли новые увлечения.
Одно из них и, может, самое большое — спорт. Хилый и болезненный от рождения, Володя твердо решил стать волевым, сильным, закаленным. А решив так, вкопал во дворе два столба и соединил их железным стержнем — турник…
Сначала не очень получалось, мешком болтался под перекладиной. Но отступать было не в его правилах.
И вот уже, отчаянно рванувшись в махе, он выполняет «склепку», наполняя завистью души соседских мальчишек. И вот он уже крутит «солнце»: оборот, еще оборот, еще… Сальто в воздухе, пружинистый соскок.
— Кто следующий? — довольно улыбается и тут же хватает одного из зрителей и подбрасывает, его к перекладине:
— А ну, работай…
Мальчишка, как еще недавно и сам тренер, мешковато висит на турнике, потом кое-как раскачивает свое тело, но руки вдруг отрываются — и начинающий спортсмен летит вниз… Но падает не на землю — на Володины руки. Потом, придя в себя, удивленно ощупывает их:
— Ну и руки у тебя!
О, эти руки успеют сделать еще много хорошего!
Борясь с бешеным водоворотом, они вынесут из воды здоровенного верзилу, который плюхнулся в пруд и камнем пошел ко дну…
Они красиво и легко, словно на стальных пружинах, будут подбрасывать над головой стокилограммовую штангу, принося желанную победу своей заводской команде…
Они, словно крылья, будут парить над сценой, когда выйдет Володя в ослепительном свете рампы на свой коронный танец…
…Мы сидим с Варварой Александровной в ее новой квартире на улице Ленина, листаем семейный альбом.
Разливочный пролет мартена. Прикрыв лицо рукой, сын пристально всматривается сквозь стекла очков в белую струйку металла, льющуюся из ковша…
В красном уголке цеха. Только что избранный комсорг смены Владимир Грибиниченко ведет свое первое комсомольское собрание…
На улице родного поселка, с повязкой народного дружинника…
На подмостках спортивного зала, с высоко поднятой над головой штангой. Вес взят, первый разряд завоеван!..
На сцене заводского клуба, в вихре стремительного украинского гопака…
На отдыхе в Одессе. Сияет солнце, синее море, и на его фоне юноша, словно вылитый из бронзы…
