холодок.
– Пропала головушка, – стонала она, – пропала головушка… сыночка родимого.
– Миссис Мозгли?
– Пропала головушка, пропала головушка.
Я мягко положил руку ей на плечо, и она подняла рассеянный взгляд.
– Пропала головушка, пропала головушка.
– Да, – согласился я. – Пропала его головушка. Я пришел побеседовать с вами о Дэвиде.
В водах ее глаз мелькнул проблеск понимания, и сиреневая диафрагма рта распахнулась неспешно, как влагалище морского анемона.
– Дай?
Я кивнул.
– Пропала его головушка.
– Да.
– Погубили его.
Я встал на колени и заглянул ей в глаза:
– Кто его погубил?
– Это учитель.
– Лавспун?
– Да!
– Вы знаете, за что?
Она уже смотрела на меня – ее глаза чуть сузились, и она прошептала:
– За то, что он написал.
– Про Кантрев-й-Гуаэлод?
Ответа не последовало, и в комнате воцарилось молчание – раздавалось лишь натужное сиплое дыхание мамаши Мозгли. Я огляделся. Обстановка скромная: прялка, гниющий тюфяк в углу; пустые бутылки из-под хереса. Я подошел к плите, чтобы сделать ей чашку чаю. Съестного в доме не было; тогда я поднял с полу банку из-под консервированной фасоли, промыл ее под краном и плеснул туда из своей карманной фляжки.
– Это вам поможет, – сказал я, подсовывая питье старухе под нос.
Две закоченевших, дрожащих руки вцепились в мои, и банка мигом опустела. Огненная жидкость затопила женщину, и она вымолвила с новой силой:
– Это все Друиды.
– Они забрали вашего мальчика?
– Убили его.
– Вы уверены?
Она кивнула и поглядела на меня в приливе решимости:
– Конечно, уверена.
– О чем было сочинение, миссис Мозгли? Вы помните?
Она опустила глаза, и ее взгляд уперся в мой карман, где лежала фляжка. Я снова налил рому в банку и протянул ей. Она выхватила его и выпила с излишней жадностью. Из горла вырвался кашель, и белесая теплая жидкость, смешиваясь со слюной, залила ее бородатый подбородок. Я, как ребенка, похлопал ее по спине:
– Прошу вас, попытайтесь вспомнить!
– Не знаю, – проговорила она, когда кашель утих. – Все, что знаю, рассказала в полиции.
– Он сделал копию?
На сей раз в ее глазах вспыхнуло пламя уверенности:
– Ну еще бы. Всегда делал. От всего копии оставлял. Мало ли что.
– И вы знаете, где он ее оставил?
– Да.
Мое сердце подпрыгнуло.
– Да?! Где?
Она ухватила меня за руку и слабо прижалась к ней, словно чтобы исповедаться в последней тайне:
– У всех на виду, прямо под носом спрятал.
– У всех на виду? Под носом?
– Да.
– Где именно?
Она покачала головой:
– Не знаю. Он не сказал.
Она вновь потянулась к банке. Я наполнил, но выпить на сей раз не дал.
– Где именно?
Она замотала головой, как резвая лошадка:
– Не знаю. Не знаю!..
Я вылил немного рома на пол – от ужаса у нее перехватило дыхание.
– Нет… нет… не надо, прошу вас!
– Где под носом, где на виду, миссис Мозгли?
Страх закрался в ее глаза.
– Прошу вас, дайте мне выпить!
Я перевернул фляжку с ромом вверх дном. Жидкость полилась струей. Миссис Мозгли дернулась вперед, и слова понеслись потоком – она говорила все подряд в надежде, что я перестану транжирить драгоценное спиртное.
– Я не знаю. Разве ж он мне скажет. Он не мог. Он так волновался, что едва говорил. Едва кушал. А потом куда-то пропал на неделю. Там-то ее же ведь и встретил. Поэтому-то все и разузнал. А уж как вернулся – и вовсе кушать перестал.
– Что – все разузнал?
– Все как есть. Уж как ее встретил – так все, до последнего. До самой капельки. Она же ведь ему и выложила. Все рассказала, как есть. А ей-то что! Извергиня! А он вернулся бледный, что привидение. Не ел, не спал – ничего. Только ходил взад-вперед всю ночь. Я ему говорю, шину сломаешь, а он и ухом не ведет. Мамаша, говорит, если что со мной завтра в школе стрясется, вы меня рядом с папашей похороните, уж не забудьте.
Я отдал ей ром и с жалостью посмотрел, как она высосала его – со всхлюпом, словно из ванны спустили воду. На секунду старуха примолкла.
– С кем он встречался?
– С Гуэнно.
– Гуэнно – а как дальше?
– Гуэнно, и все.
Опять повисла пауза. Мамаша Мозгли уже дышала, как марафонец. Я мягко потрепал ее по плечу:
– Миссис Мозгли, вы говорите, что эта Гуэнно ему что-то сообщила? То, что не понравилось Лавспуну?
Она посмотрела на меня – огонь в ее глазах угасал, будто фитилек керосиновой лампы прикрутили на ночь.
– Да. – На миг ее опустошенный взгляд зацепился за мой, и голова старухи упала на грудь. Тусклый светильник разума погас. – Пропала головушка, – вновь монотонно запричитала она. – Пропала головушка.
Когда я уходил, вновь заскрипело кресло – ритмический аккомпанемент безысходной мантры материнской скорби.
– Пропала головушка, сынок родимый.
Глава 8
Отыскал ли ее Ноэль? После тайфуна трупы родственников Гермионы Уилберфорс выловили из
