– А?
– Приезжай быстро. – Это была Бьянка.
– Бьянка? Что стряслось?
– Я в беде. Времени совсем мало. Ты можешь сюда приехать сейчас же?
– Да, что произошло-то?
– У меня сочинение.
Волосы у меня на голове встали бы дыбом, не будь я таким усталым.
– У тебя – что?
– Сочинение. Я его украла, когда Пикель поймает меня, он…
Раздался крик, и линия смолкла.
Когда я приехал в Тан-и-Булх, дверь ее квартиры стояла нараспашку. Мебель и вещь были раскиданы по полу, керамика перебита, ковер устилали бумаги. На стене и на белом глянце двери красовались размазанные кровавые отпечатки рук. Я взглянул на телефон и понял, что надо звонить Ллиносу. Дело зашло слишком далеко. И, насколько я мог судить, полиция уже и без того мчалась сюда. Я посмотрел на телефон. Позвонить в полицию и впрямь стоило, но я не позвонил.
Глава 14
Я нашел его в часовой башне, где слегка пахло джином – карлик сидел над свои котелком. Шаги на лестнице его насторожили, и он уже смотрел на дверь, когда я входил.
– Чего тебе надо? Это частная собственность.
Ни сквозняка, ни малейших ощущений – только неумолчный рокот часового механизма и легкий запах джина.
– Где она? И не спрашивай кто.
– Отвали, мать-его.
Пол представлял собой дощатый настил под самой крышей башни. Посреди зиял провал, а в нем сказочным монстром из меди и железа жили часы. Именно отсюда мистер Домби свалился – или был сброшен – в акульи челюсти шестеренок. И теперь провал отделял меня от Пикеля. Я двинулся в обход.
Пикель взял с пола медный прут.
– Стой, где стоишь.
– Уговор простой, Пикель. Скажи мне, где она, или я скину тебя в часы.
Он неуверенно помахал прутом и отступил на шаг:
– Ближе не подходи.
Я продолжал идти – поднырнул под горизонтальный вал, на котором вращались стрелки.
– Я тебя предупредил!
Я сделал еще шаг:
– Там на стене была кровь.
Он снова отступил и замотал головой:
– Это не я.
– Если ты ей что-нибудь сделал, я тебя убью.
– Ошибся адресом.
– Так почему не назвать правильный?
Я поглядел на провал. На полу в нескольких футах от края лежала старая кузнечная наковальня. Теперь она покрылась пылью и паутиной, но в прошлом, вероятно, ее использовали для ремонта механизма. Взгляд Пикеля упал на нее одновременно с моим, и одна мысль одновременно пришла нам в головы.
– Нет! – взвыл Пикель.
Я улыбнулся.
– Не смей!
Он скакнул ко мне, но остановился, как муха, влетевшая в стекло, едва я поставил ногу на верхушку наковальни.
– Чего не сметь?
Он стоял на одной ноге, балансируя, как бегун в ожидании эстафетной палочки. Карлика парализовал ужас: одно резкое движение – и я скину чугунный обрубок с кромки в зубья его любимых часов.
– Не делай этого, – закричал он уже тише. – Прошу тебя!
– Где она?
Он умоляюще простер ко мне руки.
– Я не знаю. – Он проговорил эту безыскусную фразу заискивающим тоном матери, которая заклинает вернуть ей ребенка.
Я еще ближе подпихнул наковальню – теперь она лежала на самом краю провала. Часы были построены мощно, но оставались устройством деликатным. Пролетевшая сквозь них наковальня наделала бы куда больше вреда, чем хрупкий скелет мистера Домби.
– Я тебе не верю.
Я видел страх в глазах Пикеля. Если бы я грозил выбросить в окно его мать, он, вероятно, не моргнул бы и глазом, но перспектива гибели часов была невыносима. Я подтолкнул наковальню еще – она уже нависла над пустотой, и удерживал ее только вес моей подошвы.
– Где она?
– Прошу тебя – ее забрали.
Я поторопил его взглядом.
– Лавспун и его крутые ребятки. Она, слышь, у меня сочинение украла, сучка глупая. В смысле, мне пришлось им рассказать. Они бы меня убили, если б узнали; наверно, и так убьют.
Он пожирал взглядом наковальню.
– Куда они ее увезли?
Он покачал головой:
– Не знаю. Правда не знаю.
Я дал наковальне немного покачаться, чтобы освежить его память.
Он закричал:
– Да с чего бы им, мать-его, передо мной отчитываться?!
– Слушай, дерьма куча, мне плевать, что они тебе сказали и чего не говорили. Я пытаюсь найти девушку, пока вы, обезьяны, ее не изуродовали. Короче, или я ухожу из башни и знаю, где она, или твоим, мать-его, часам пришел конец.
Он осел на пол и схватился за голову:
– Лавспун в школе.
– Что он там делает? – удивленно спросил я.
– Он туда каждую ночь ходит… к себе в кабинет… пишет… и…
Он умолк.
– И?…
– И любуется на свой Ковчег. – Он пожал плечами. – Туда он и ходит.
– Даже в четыре часа утра?
– Он будет там. Он совсем перестал спать.
Я оттащил наковальню и пошел к двери.
– Если ты солгал, я вернусь со своей наковальней.
Ничего не изменилось: скрипучие полы, застоявшийся запах носков и дезинфекции, скелеты вешалок – голые, разве что кто-нибудь изредка забудет свою куртку с капюшоном. Однако ночь сообщала всему внеземной призрачный облик. Вскрыть замок было так же просто, как и двадцать лет назад, когда мы приходили помочиться в спортивные кубки в актовом зале. Я крался по коридору, кафель верещал под ногами, как птицы в дождевом лесу. Трудно поверить, что Лавспун будет тут в четыре часа утра, но Пикель оказался прав. В конце коридора, за фойе я увидал, что из-за двери пробивается полоска света. Кабинет старших преподавателей находился сбоку от главного фойе, и его прозвали «Аламо».[30] Мощный павловский рефлекс, проспавший два десятилетия, пробуждался во мне по мере приближения к цели. Во рту пересохло, уши запульсировали в ожидании, что их неминуемо надерут. Некая сила пыталась вновь обратить меня в униженного, беззащитного школьника. В которого можно
