сделают? На низшей ступеньке общественной лестницы человеку терять, считай, нечего. Проклятье. Солдат подошел ко мне:
– Пошли, перекусишь. За мной обед, помнишь?
– По-моему, ты меня с кем-то путаешь.
Он хохотнул:
– А по-моему – нет. Не каждый день приходится кушать землянику и шварцвальдский вишневый пирог. Особенно в компании знаменитой клубной певицы. – Заметив, как я изменился в лице, он рассмеялся: – Думаешь, будешь расхаживать в таком наряде по округе, а мы и не заметим?
Кролик оказался отличный – как и общество. В нем царили легкая нецеремонность и истинное братство. Вопреки моим ожиданиям, никто не стал первым делом спрашивать, с чего мне вздумалось прикидываться ветераном. Казалось, всем понятно, что я пал жертвой обстоятельств. А эти люди инстинктом чуяли прискорбные обстоятельства. Они чувствовали, что я в беде, и понимали, что не стоит усугублять дело глупыми вопросами. Впервые за несколько недель мне стало хорошо. Мы засиделись допоздна, смакуя горячую сочную мякоть жареного кролика и рассказывая истории: военные, а порой – истории из той, уже невозвратимо далекой для большинства, довоенной жизни. Жизни, отмеченной скукой и обыденностью, о которых нынче они могли только тосковать. До того момента я и понятия не имел, какой чудесной кажется обыденная жизнь тем, кто ее лишен. Восемь лет я был частным сыщиком в Аберистуите, у меня нечасто водились деньги, и редко попадалось мне мало-мальски любопытное дело; и уж конечно, мне не приходилось отбиваться от несметных полчищ красавиц клиенток, хотя Мивануи, насмотревшись телевизора, была убеждена, что таковы мои будни. Каждый день я перешучивался с Соспаном, прохаживался по Набережной, гладил осликов, молча пил с отцом пиво – а таким молчанием, как я вдруг осознал, могли наслаждаться только люди, чьей любви больше не нужны слова. И конечно, я перебрасывался самыми что ни на есть зубодробительными банальностями о погоде с миссис Ллантрисант. И вот я стал изгоем – меня разыскивают за убийство человека, с которым я дружил, и разговор о погоде с миссис Ллантрисант представляется далекой мечтой.
Я задумался о тех обстоятельствах, которые довели меня до жизни такой, и когда беседа наконец потихоньку иссякла и лишь треск костра да вздохи дальнего моря оглашали ночь, я обернулся к Кадуаладру:
– Помнишь, ты когда-то рассказывал о Рио-Кайриог? О той версии событий, которую не рассказывают никому?
Кадуаладр бросил в огонь косточку – в небо взвился сноп искр.
– Помню.
– Ты не расскажешь мне ее сейчас? Подлинную историю Рио-Кайриог?
Кадуаладр мягко рассмеялся и сказал:
– Лишь один человек имеет право рассказать эту историю.
Его слова повисли в воздухе, затем у огня послышался шорох – ветераны устроились поудобнее и обратили свои взоры на человека, сидевшего рядом с гитаристом. Тот подвинулся к огню так, что стало видно его лицо; по кружку разлилось ожидание.
– Ты спрашиваешь о Рио-Кайриог?
– Да.
– Скажи, что ты об этом знаешь.
– То, что написано в учебниках истории: это была великая военная победа…
Со всех сторон порхнули смешки.
– О да, – с горечью рассмеялся человек. – Великая военная победа. Потому-то и нет статуи генерала Прхиса перед музеем, потому-то и не найдешь ты упоминания о нем ни в одном учебнике истории.
Снова послышались смешки.
– Ну а что еще ты знаешь?
– Знаю, что радиомаячок вставили в часы «роллекс», подстроили дело так, что «роллекс» выиграл в карты один из бандитов, который утащил часы на базу повстанцев, и тогда Легион на сигнал радиомаячка послал бомбардировщик «ланкастер».
Человек кивнул:
– В тех книжках по истории не говорится, где происходила карточная игра?
– В местечке Сан-Изадора в предгорьях Сьерра-Махинллет.
– Это за сто миль от фронта, на вражеской территории. Ты знаешь, как мы туда добрались?
– Маршем, я думаю.
Человек сплюнул.
– Маршем. – Он гневно возвысил голос. – Ты полагаешь, можно просто пройти сто миль по вражеской территории и никто не заметит?
Гитарист умиротворяюще положил руку ему на плечо:
– Все о'кей, Джонни, не переживай. Этот человек не виноват.
Джонни резко повернулся к нему:
– Ты там был? Ты там был, а?
– Нет, Джонни, я там не был. Я там не был.
– Тебе не кажется, что я имею право на гнев?
Кадуаладр ответил:
– Да, Джонни, ты имеешь право на гнев. Мы все это знаем. Но этот человек – гость. Не он в ответе за твою боль.
– Расскажи ему историю, Джонни.
– И нам тоже; расскажи нам о Рио-Кайриог.
– Да, Джонни, расскажи!
Джонни снова присел и возобновил рассказ – уже спокойнее:
– Я тебе расскажу, как мы туда добрались; генерал Прхис заставил нас пройти маршем эти сто миль, замаскировавшись под миротворцев ООН. Он выдал нам на всех банку с голубой краской и велел покрасить наши каски. Вот как мы это сделали.
Я присвистнул, не зная, чего от меня ждут – восхищения или возмущения. Повисло молчание, а когда костер погас и лишь уголья светились, на мерцающем фоне далеких огней Абердовей Джонни рассказал нам историю Рио-Кайриог.
– По прибытии в Сан-Изадору мы расквартировались и отправились в трактир. Юный рядовой по имени Пантикелин был назначен играть в карты. Ничего особенного в нем не было. Парнишка не лучше остальных. Юный, перепуганный, мечтающий оказаться дома на родительской ферме, под сенью Кадер-Идрис. Так или иначе, его назначили. – Джонни выдержал паузу. – А может, его назначили, потому что был он надежный и трезвый. Из тех, кто уж точно не перепутает часы. Ведь в те деньки у всех были «роллексы» – дешевые, из войсковых магазинчиков.
– Он остановился вновь и тяжело вздохнул. – Да, может, поэтому его и назначили. – Джонни опять умолк, отхлебнул из банки. – Об этом пишут в твоих книжках?
– Да, об этом-то я слышал.
Он кивнул.
– Поначалу все шло отлично. Проиграть часы легко – трудность только в том, чтобы не бросалось в глаза. Едва выиграв «роллекс», бандиты умчались из города, по дороге паля в воздух из пистолетов. Часы «роллекс» в тех краях стоили десять годовых зарплат. После игры Пантикелин вернулся к своим однополчанам. Те в первом зале бара слушали радио. Шел полуфинал «Кубка Америк», и Бразилия играла против Аргентины. Там собрался весь город. Когда вошел этот парень, случилось что-то странное. Радио захлебнулось помехами. Крестьяне зашикали и принялись швырять в Пантикелина энчиладами. А пареньку стало страшно. Он понял, что, наверно, перепутал часы. Бандиты увезли настоящий «роллекс», а у него на запястье остался радиомаячок, и прямиком сюда летел сейчас «ланкастер». Тогда парнишка попытался снять эту штуку, но от ужаса у него заплетались пальцы, и застежка сломалась. Ну, как вы знаете, «роллексы» делают на века. И как парень ни старался, чертовы часы не снимались. Поэтому товарищи вывели его на свежий воздух – провентилировать вопрос. В запасе оставалось около часа, и все на взводе. Кто-то предложил парню совершить благородный поступок – сесть на мула и отъехать из города на пять
