игрушками в окне.
– Учти, я тебя предупредила. Эта квартира без особого комфорта, – сказала Мэри. – А вот и винная лавка, где обычно Рэндел покупал вино… и цветочный магазин, где он покупал розы…
– Постой, подожди, – сказал Пол, расплачиваясь за такси. – Не торопись, расскажи мне поподробней, как все было, когда ты впервые приехала сюда с Рэнделом? – настаивал Пол, обняв Мэри за плечи. Она постаралась ему все в точности пересказать, не пропуская никаких подробностей.
Когда они входили в дом, Мэри услышала знакомый скрип двери. Маленькая кровать Бет все так же стояла в гостиной. Те же занавески, та же мебель, тот же запах. Ей показалось на минуту, что она отсюда никуда не уезжала.
Мэри заглянула в ванную комнату. Окно, через которое Рэндел выбросил бритву, все еще было разбито.
Пустую комнату вдруг заполнили ее дети и Рэндел. Она отчетливо услышала: «Ты должен перестать курить в спальне… Во время еды не кладите локти на стол…» Кстати, стол был тот же и стоял он возле того же торшера.
Мэри вошла в спальню, подошла к окну и прислушалась к знакомому гулу на улице.
Она рассказывала Полу, как все было тогда, ощущая себя как бы в двух мирах одновременно. Все смешалось. Здесь был и Рэндел, куривший, по обыкновению, свою трубку, сидя в кресле, и дети, изучавшие карту, и Пол, стоявший на пороге двери в патио.
– Нам не придется готовить еду дома. В этом нет необходимости, вокруг столько маленьких ресторанчиков. Выбирай любой, – сказала Мэри.
Они вышли на улицу и направились к Ноттинг-Хилл-Гейту.
– По этой дороге я провожала Бет и Джея в Грецию. Мне так хотелось поехать с ними, но я была вынуждена остаться с Рэнделом.
Пол задавал вопрос за вопросом. Он был одержим и никогда не уставал, разговаривая о Рэнделе. А Мэри казалось, что она рассказала о нем все, но вопросы следовали один за другим, и им не было конца.
Снова и снова он жадно впитывал каждое слово Мэри.
– Я хочу посетить с тобой все свои любимые места в Лондоне: музеи, площади, театры, лондонский Колизей. У нас ушли месяцы, чтобы осмотреть все это. Но хочу, чтобы ты знал, – ее глаза встретились с глазами Пола, – Рэндел ничего из этого не видел.
– Он ничего не видел из достопримечательностей Лондона? – спросил Пол, удивленно уставившись на нее.
– Нет…
– А что же он все-таки посетил за все это время?
– Некоторые библиотеки, Гринвич, – Мэри нахмурила брови, стараясь вспомнить еще что-нибудь.
– И это все?
– Ну, еще он посещал винную лавку напротив дома, клинику доктора Буна.
– Чем же он был занят в течение такого долгого времени – почти трех месяцев?
– Почти все время он находился в этой комнате, – сказала Мэри, обведя комнату взглядом. А затем лег в клинику.
– Он писал здесь?
– Да. Он оставил огромную кучу бумаг.
– Но я не нашел здесь никаких его записей.
– Дело в том, что их увезли домой, – ответила Мэри, не глядя ему в глаза.
День за днем Пол слушал рассказы Мэри и скрупулезно собирал факты из жизни Рэндела Элиота. Он гулял с Мэри рука об руку по ее любимым местам, а она смеялась, как девчонка, наслаждаясь тем, что он рядом.
Затаив дыхание, она еле сдерживала волнение, когда Пол купил ей итальянское серебряное ожерелье с филигранью и сам надел ей его на шею. Мэри тоже захотелось сделать ему подарок. Она купила Полу зимнее твидовое пальто.
Когда они посетили театр в Стратфорде, Мэри рассказала о том, что в этом театре они были всей семьей. Она предложила Полу посмотреть Гринвич.
– Интересно, о чем думал Рэндел, глядя на эти корабли? – спросил Пол.
– Видишь ли, к этому времени Рэндел уже находился в состоянии полной погруженности в себя и вряд ли отдавал себе отчет в происходящем.
– И поэтому ты вынуждена была послать Бет и Джея одних в Грецию и Италию, – сказал Пол, поднимаясь с Мэри на палубу «Катти Сарк».
– Да. И представь себе, он этого даже не заметил. Я старалась все время быть рядом с ним и одновременно уделять внимание детям, – в голосе Мэри звучала боль. Она не могла Полу рассказать все. Мэри ни словом не обмолвилась о том, как Рэндел мог всю ночь напролет стоять у окна, наблюдая за оживленным движением машин на улице, и о том, что этот шум он принимал за шум падающих бомб, и еще очень многие вещи не могла рассказать она Полу.
«Я не могу ему сказать всей правды, – как бы призналась Мэри сама себе, – и в память о Рэнделе должна сознаться, что не всегда поступала благородно. Нет», – продолжала молчаливый разговор сама с собой Мэри.
