звездное небо над их головами начало раскачиваться из стороны в сторону. Это было верным признаком приближающегося шторма. Вскоре на палубу стали долетать пенные брызги с гребней темных злых волн, которые бились о борта с таким звуком, словно это были мешки, наполненные звеньями якорных цепей. Анна, проснувшись от холода в своей маленькой тесной каютке, услышала над головой топот ног и громкий голос Тича, выкрикивавшего на палубе команды матросам, ставившим штормовую оснастку. Закутавшись в одеяло, она вышла в тускло освещенный качающимся фонарем кормовой проход и тут же наткнулась на Тича, который только что спустился вниз. Вода стекала с него ручьями, как с намокшего черного пуделя. Он отжал одной рукой воду из своей необъятной бороды, а другой притянул к себе Анну, улыбаясь прямо в ее широко раскрытые глаза, глядевшие на него поверх одеяла.
— А-а! — воскликнул он. — Это ты, маленький хорошенький чертенок, — ты принесла мне удачу! Прислушайся, какой ветер!
— А долго он продлится? — спросила Анна, дрожа и стуча зубами от холода.
— Дня два или три, — ответил Тич. Он отхлебнул порядочную порцию рома из черной фляги и протянул ее девушке: — Влей-ка немного жару в свои жилы, мой маленький пират — тебе предстоит отчаянная штормовая встряска!
Анна послушно отпила глоток и закашлялась; глаза ее светились, как у кошки, в возбужденном ожидании предстоящих событий.
Шлюп перенес непогоду без каких-либо серьезных повреждений. Когда небо стало проясняться, Тич принялся ходить по кругу, словно гончая, вынюхивающая след добычи, пока не заметил верхние топсели галеонов. Теперь их было только четыре. Где-то позади затерялся пятый, и вскоре они нашли и его, ковыляющего по бурному морю, подобно раненому Левиафану53. Шторм обошелся с громоздким кораблем не так милостиво, как с маленьким вертким шлюпом: он потерял все свои мачты, кроме одной. Тич тщательно осмотрел корабль через подзорную трубу, отмечая его сильные и слабые места.
— Всего два орудия на корме, — проговорил он. — Неужели же «доны» так никогда ничему и не научатся? Ладно, Израэль, дружище — подберись-ка к нему в кильватер! Рискнем получить парочку ядер от этих неуклюжих подонков!
Хендс послушно кивнул, отлично зная этот маневр. Он заключался в том, чтобы подойти к кораблю противника с кормы, где были не страшны залпы тяжелых бортовых орудий, и выстрелами из мушкетов подавить прислугу кормовых пушек, так называемых «базилисков». Для увеличения дальности стрельбы мушкеты заряжались двойным зарядом пороха, и чтобы их не разорвало, туго обматывались проволокой в несколько рядов, так что толщина стволов достигала нескольких дюймов. Это было рискованным действием, ибо «базилиски» стреляли на три тысячи шагов — дистанция, почти в три раза превышавшая расстояние эффективного мушкетного выстрела. Для проведения такого маневра требовалась виртуозная ловкость как в управлении кораблем, так и в обращении с оружием, но таковыми и являлись нормальные профессиональные качества буканьеров. Задачей пиратов было подобраться как можно ближе к корме галеона и пушечными выстрелами с близкой дистанции вывести из строя его руль. После этого огромный корабль начинал беспомощно дрейфовать по ветру, а буканьеры, словно охотничий пес, кусающий медведя за хвост, продолжали нападать на него, обстреливая его со всех сторон до тех пор, пока жертва не опускала, наконец, гордые цвета своего флага и не сдавалась на милость победителя, какой бы эта милость ни была.
Анна, повязав голову цветастым платком, чтобы предохранить уши от ледяного ветра, а волосы от пороховых искр, вылетавших из стволов орудий и носившихся повсюду, восхищенно глядела на галеон, который вырастал перед ней подобно неприступной громаде по мере того, как расстояние между ними сокращалось. Его высокая кормовая надстройка величественно возвышалась над водой, словно башня собора, в изобилии снабженная балюстрадами, балкончиками, резными окошками и сотней-другой деревянных раскрашенных фигур святых. Кормовые каронады галеона продолжали извергать из своих жерл клубы оранжевой огненной смерти, ураганом проносившейся над палубой нападающего шлюпа. Но пираты при помощи тяжелых нантских мушкетов, каленых ядер и дико визжащих. обрывков цепей, которыми они вместо шрапнели заряжали пушки, методично крушили в щепы кормовую надстройку и руль галеона, превращая их в жалкие руины. Задолго до темноты искалеченная и подбитая жертва опустила свой изорванный осколками флаг.
Тич отер пот с измазанных сажей щек.
— На абордаж! — заревел он и повел орду в сорок орущих и воющих пиратов вдоль фордека к бушприту, запутавшемуся в беспорядочном переплетении спутанных и рваных остатков такелажа испанца. Гигантский палаш Черной Бороды сверкал над головами, фитиль дымился под его черной шляпой, перевитая лентами борода топорщилась вокруг его покрытого копотью лица, сверкавшего яростным оскалом зубов.
Старший офицер испанского корабля, высокий моряк, одетый в изысканный черный костюм, встретил захватчиков со шпагой, протянутой эфесом вперед в знак полной и безоговорочной капитуляции.
— Где капитан? — рявкнул Тич.
Испанец, выпучив глаза, остолбенело глядел на пирата. Кадык его судорожно двигался по шее вверх и вниз, словно он пытался проглотить застрявшее в глотке впечатление от внешности Черной Бороды, отнявшее у него дар речи.
— Мертв… в своей каюте, — наконец, выдавил он из себя. Он оправился настолько, что даже решился добавить: — Капитан лишил себя жизни, сеньор, чтобы избежать позора сдачи таким, как вы!
— Ну, и черт с ним, да и с тобой заодно! Показывай, где тут у вас кладовка с монетой!
Черной Бороде пришлось помахать палашом в дюйме от лица испанца, потому что тот неожиданно увидел Анну в окружении заросших ухмыляющихся физиономий, и последние остатки здравого смысла окончательно покинули его.
— Я спрашиваю, где ваша проклятая казна? — выходил из себя Черная Борода. — Ваши драгоценности, парень! Ты что, оглох? Да разрази тебя гром — ты думаешь, мы здесь затем, чтобы нюхать твою напомаженную прическу?
— Последний приказ моего благородного капитана, сеньор, — пробормотал заплетающимся языком испанец, — гласил, чтобы я без всяких возражений передал вам ключи от сокровищницы. Но я должен испросить у вас милосердия, сеньор, к его старой и больной матери, которая направляется домой в Испанию, чтобы умереть на родине…
Тич раздраженно нахмурился. Он не привык, чтобы добыча сочеталась с такими эмоциональными проблемами, как последняя воля покойного и испанские старухи-матери, плывущие домой, чтобы умереть.
— Мы не причиним ей зла, приятель, — после минутного раздумья сказал он, — если она в самом деле такая старая и больная, как ты говоришь!
Его решение было продиктовано скорее суеверным страхом перед проклятием мертвеца, чем каким бы то ни было чувством сострадания. Да и кого могла интересовать сейчас какая-то испанская старуха, когда в руках у него находились ключи от сокровищ?
Перед входом в сокровищницу галеона Черная Борода и его люди остановились в изумлении и замешательстве. Вся носовая часть огромного корабля была переоборудована в гигантский сводчатый склеп с массивной кованой дверью, подвешенной на железных скобах, каждая величиной с бочонок из-под рома.
— Черт побери… — ошеломленно пробормотал Израэль Хендс. — Похоже на ворота Брайдвэллской тюрьмы…
Дверь и вправду походила на крепостные ворота. Пираты принесли фонари, чтобы получше ее рассмотреть. Вся поверхность двери была покрыта затейливым орнаментом в мавританском стиле, и среди причудливых переплетений и завитков на довольно значительном расстоянии друг от друга виднелись отверстия тринадцати замочных скважин. Над дверью скалил зубы желтый череп, искусно вырезанный из кости, а под ним красовалась надпись на нескольких языках.
Тич некоторое время молча разглядывал все это, затем обернулся к испанскому офицеру:
— Что это значит, шелудивый пес? Один ключ для всех замков?
Он посчитал пальцем отверстия замочных скважин и сердито спросил:
