плечах он был шире меня дюйма на три или четыре. У него были длинные руки, слишком длинные. Жесткие черные волоски покрывали руки и запястья и курчавились на шее, выступавшей из белой майки, которую он носил под коричневым пиджаком. У него была довольно приятная внешность, совсем не та, что я ожидал.
— Ничего не случилось, — ответил я. — Пока еще ничего. Просто я задал несколько вопросов.
Он усмехнулся. Мягким приятным голосом он спросил:
— А кто вас просил задавать вопросы?
— Мистер Франклин.
— Франклин? — сказал он твердо. — Не знаю такого. Так что лучше выходите в эту дверь и ступайте туда, откуда пришли.
Голос все еще звучал приятно, но усмешка вышла натянутой. Что-то в связи с этим парнем меня тревожило. Я подумал, что откуда-то его знаю, но откуда? Где я мог его видеть?
— Мы с вами когда-нибудь встречались? — спросил я его.
— Никогда. Мы бегаем с разными стаями.
Я оглянулся на мальчишек и сказал:
— Видимо, да.
Видимо потому что я оглянулся, я увидел девушку, или, скорее, женщину, ибо при самом смелом воображении ее нельзя было отнести к подросткам. Взглянуть на нее вот так, неожиданно, было почти то же, что получить по башке.
Это была высокая платиновая блондинка, «девочка что надо», с жестким наглым лицом, на котором было полфунта косметики и скромности ни на грош. Даже потеряй она половину своих форм, она бы все равно сохранила фигуру, а я видел, что формы — ее собственные, натуральные, потому что на ней была сильно декольтированная блуза, чуть не сползающая с плеч, и туго облегающая юбка. Она направилась к нам. Ремень от большой коричневой кожаной сумки, наброшенный на правое плечо, перетягивал ее блузку несколько набок.
Она остановилась рядом с Чаком и посмотрела на меня. Увидев вблизи ее карие глаза с длинными густо накрашенными ресницами и все остальное, я подумал, что если бы она соскребла с себя побольше этой дурацкой краски, держалась бы более естественно и носила бы другую сумку и на другом плече, она бы выглядела очень недурно. Но тут она открыла рот и испортила благоприятное впечатление, которое вроде бы зародилось во мне.
— Чак, — сказала она, — кто этот гад ползучий?
Не хватало только жевательной резинки, которую она бы вынула изо рта, держа между большим и указательным пальцами. Голос у нее был высокий, скрипучий, гнусавый.
— И то, — сказал Чак. — Прежде, чем вы уйдете, кто вы?
Я снова повторил свой жест, полез за бумажником во внутренний карман, откинув полу пиджака так, чтобы он мог заметить мой револьвер. Мое удостоверение произвело на него столь же малое впечатление, как и на подростков. Но он увидел револьвер, поднял одну бровь и произнес:
— Сыщик по особым делам, а? Настоящий мужской револьвер. — Он снова взглянул на мое удостоверение. — Ну и что же вы разузнали? Ищейка. Первоапрельский дурак из полиции.
Платиновая блондинка гнусаво захихикала.
— О, Чаки!
Он рассмешил ее до смерти. Ее глупое восхищение явно подзадоривало его, потому что он сказал:
— Ну-ка, поглядим, что ты за штука. — И протянул руку, чтобы взять у меня револьвер. Я подождал, пока его пальцы не прикоснулись к нему, и с силой ударил его по руке ребром ладони. Я знал, что это очень больно и почти парализует его руку. Удар привел его в такое бешенство, что я подумал, что у него глаза вылезут из орбит.
Это было здорово. Именно этого я и хотел. Я хотел довести его до кипения и сказал:
— Я показываю людям свой револьвер только тогда, когда собираюсь их застрелить.
Я вынул из кармана фото Пэм и сунул его ему в руку, прежде чем он успел размахнуться и ударить меня.
— Я зашел просто для того, чтобы спросить, знаете ли вы эту девушку, — сказал я. — Узнаете?
На его щеках прыгали желваки, и он старался расшевелить пальцы правой руки, но фото он взял. Однако не сразу посмотрел на нее. Он глядел на меня, сжимая челюсти, пока не овладел собой настолько, чтобы подавить горящий в его глазах гнев. Наконец он сказал хрипло, саркастически:
— Рад сотрудничать с ищейкой.
Лицо его приняло спокойное, даже приятное выражение, однако оно мгновенно исчезло, стоило ему взглянуть на фото. Его как будто передернуло, и он перевел на меня вспыхнувший гневом взгляд.
— Ты, крыса! — произнес он. — Зачем показывать мне этот снимок? Я читаю газеты, ищейка. Зачем приставал с этим к ребятам? Так это и есть тот Франклин, который велел шпионить за нами?
— Так вы знаете ее?
— Нет, ты...
— Никогда ее не видели?
— Нет!
— Об чем разговор? — сказала наглая блондинка. — Врежь ему как следует, Чаки!
«Совсем плохо, — подумал я, — а она могла бы мне понравиться».
Чак сжал кулаки, а когда он сжимал их, они превращались в смертоносное оружие.
— Слушай, ищейка! — сказал он. — Я сосчитаю до десяти. Если ты не выйдешь отсюда, пока я не кончу счет, тебя вынесут.
Я собирался возразить ему, но, оглядевшись, увидел с десяток, а то и больше юных каннибалов, готовых сожрать меня живьем. Я, правда, не слабак и к тому же бывший моряк, начиненный приемами дзюдо и полным набором способов самообороны без оружия, но мысль о том, что, когда они навалятся на меня всей шайкой, я, возможно, уложу пятерых — шестерых из них, прежде чем меня растерзают, показалась мне слабым утешением.
Он начал считать. «Какого черта, — подумал я, — ведь я их достаточно расшевелил». Я пожал плечами и шагнул к двери. При этом я оказался рядом с блондинкой.
— Ну и тип! — сказала она своим гнусавым голосом. — Настоящий забулдыга, вот ты кто!
— Заткнитесь, вы, — сказал я.
Бац! Она не так хорошо владела собой, как Чак. Она взмахнула рукой и самым настоящим образом влепила мне пощечину. Она даже оттолкнула меня, но все это было бы полбеды, если бы я не задел за что-то ногой. Я приземлился с такой силой, что весь дом задрожал.
И тогда я увидел, что меня подвело. Вернее, две вещи. Малорослый дружок Крыса пробрался мне за спину и стал на четвереньки, а Чак все еще стоял с выставленной вперед ногой и хохотал до упаду. Какую- то секунду я сидел на полу, и горячая волна гнева поднималась во мне, потом я с силой пнул коротышку в зад. Он отлетел и уткнулся лицом в ковер, а я вскочил на ноги, горя от негодования. И блондинка, и все мальчишки и девчонки смеялись вместе с Чаком, но, когда я поднялся, смех несколько утих.
Коротышка перевернулся и встал с пола, потер лицо и потом громко рассмеялся, глядя мне в глаза. В его смехе, однако, не было ни веселья, ни настоящей живости, просто громкое ритмичное ха-ха-ха. Остальные подхватили эту выходку и, глядя на меня, выкрикивали «ха-ха-ха» в унисон с коротышкой. Было странно и даже страшно смотреть на эти, уже не улыбающиеся лица и слышать неестественный смех, вырывающийся из двадцати глоток. Он звучал дико, как-то по-звериному. Извращенная глупая демонстрация, от которой у меня по спине побежали мурашки.
Зато блондинка явно получила удовольствие. Для нее тоже я был поводом для смеха. Правда ее смех отдавал честным весельем. Может, я в самом деле выглядел смешно. Она согнулась чуть вперед и так хохотала, что сумка соскочила с ее плеча и громко брякнулась об пол. Видимо в ней лежал кусок свинца, либо пистолет. Милейшие существа — друзья Чака!
Тот похлопал меня по плечу. Я посмотрел на него. Он смеялся.
— Восемь, — произнес он.
Я едва не взорвался, но, когда он сказал «девять», я пошел к двери. Его шайка сгрудилась передо мной, и, если бы они не отступили, я бы вышвырнул кое-кого через потолок, до того я был взбешен. Но они
