комплиментов. И знаешь, ему понравилось.
— Еще бы.
— Мы потом с ним встречались несколько раз, пока наконец в этот четверг — впрочем, нет, вру, в пятницу — не договорились в очередной раз на после обеда. Он предложил зайти в бар. Я согласилась. Мне вообще-то пить в барах нельзя, еще рано, но я подумала, что если он немного поддаст, то язык у него развяжется.
При этих ее словах меня аж передернуло.
— Ну и вот. Он выпил, и я начала его расспрашивать. Что, мол, происходит с Джорджией, почему она такая и так далее. Но Сипель молчал, а когда мы из бара ушли, он отвез меня куда-то на Сильвер-Лэйк. Большой такой дом, как дворец. Сам ушел, а я осталась в комнате, где даже присесть негде было. Так и стояла, пока они не вернулись. Питер и еще один. Увидев того, другого, я чуть не прыснула со смеху. У него была очень чудная одежда — тюрбан на голове, черный плащ, и он буквально засыпал меня вопросами. В конце концов мне это надоело, я заявила, что хочу знать, что происходит с сестрой, сказала, что все это очень подозрительно, и потребовала объяснить, зачем Питер привез меня к нему.
Тогда этот в тюрбане повернулся к Питеру и уставился на него как удав на кролика. Питер начал оправдываться, но как-то очень робко. А потом они говорили так, как будто меня там вообще не было. Что, говорят, нам теперь с ней делать? Потом появился второй близнец, и меня отвели сюда. И все.
— Все? Взяли вот так прямо и заперли в эту комнату? И больше ты ничего не слышала? И никого не видела?
Трэйси наморщила лоб и дотронулась пальцем до родинки у рта:
— Дай вспомнить. Сначала вели куда-то по лестницам. Зашли на самый верх. Я там даже испугалась и начала реветь. Тихо, правда, про себя. И вот тогда-то, где-то сразу напротив лестничной площадки открылась дверь, и я увидела, как кто-то в нее выглянул. Но дверь моментально захлопнулась.
— Кто выглянул, вспомни? Как он выглядел?
— Не знаю, я не рассмотрела. У меня тушь потекла. Лицо, наверное, было ужасно грязное.
— А после этого?
— Мужской голос за дверью заорал: «Питер, Питер!» — и Питер побежал туда, они поговорили через щелку, а после этого меня уже вели по лестницам вниз, пока не втолкнули сюда.
От волнения у меня зазвенело в ушах. Я наклонился вперед и ухватился рукой за спинку стула, на котором сидела Трэйси:
— Постарайся вспомнить этот голос. А не мог он принадлежать женщине? Пусть грубый, низкий, но, может быть, все-таки женский?
Трэйси снова потрогала пальцем родинку:
— Не знаю, но вполне возможно, что да. Я была напугана и ревела. Пожалуй, что так оно и было.
Я и это переварил:
— А скажи, Трэйси, знала ли ты, что Джорджия в последние несколько недель снимала в банке крупные суммы денег со своего счета?
— Нет, этого я не знала. — Девушка нахмурилась. — А что, правда?
— Правда. Может быть, она что-нибудь купила за это время? Куда она их тратила?
— Понятия не имею. Покупок вроде бы никаких, разве что обычные мелочи. Шубка из соболя месяц назад — так это отец заплатил, я знаю. Ума не приложу.
— Я так и думал. А сейчас, Трэйси, подумай вот о чем. Мог ли кто-то, не знаю пока почему, вытягивать из нее деньги, то есть шантажировать Джорджию. Может быть, было у нее что-нибудь такое, что она могла скрывать? Какая-то тайна, разглашения которой она боялась настолько, что готова была выложить любые деньги?
Трэйси прикусила маленькую верхнюю губку и ненадолго задумалась:
— По-моему, ничего не было. Никакой тайны. Я уже сказала, мистер Скотт, она часто бывает непредсказуема, но ничего такого у нее не было. Насколько я знаю, конечно.
Пока я переваривал услышанное, Трэйси смотрела в пол. Потом взглянула на меня:
— Твоя очередь.
— Что?
— Я говорю, твоя очередь.
У меня противно засосало под ложечкой.
— Ну да, конечно. Но сначала давай сделаем вот что: я попытаюсь найти отсюда выход.
— Бесполезно, господин сыщик, — это во-первых. А во-вторых, ты обещал, что тоже все расскажешь. Ты сказал… — Внезапно Трэйси смолкла и побледнела. — Уж не случилось ли что-нибудь? Что-то нехорошее, да?
Я молчал, не зная, как начать.
Трэйси собралась с силами, напряглась и посмотрела мне прямо в лицо:
— Мистер Скотт, если что-то действительно произошло, я обязана это знать. Не бойтесь, со мной ничего не будет. Что-нибудь с папой? Он в порядке? Да не молчите же, мистер Скотт!
— С твоим отцом, Трэйси, все в порядке. Только зови меня Шелл.
— Так говори же, Шелл, не тяни.
Рано или поздно мне пришлось бы это сделать.
— Твоя сестра… Джорджия… ее застрелили.
Трэйси даже не шелохнулась, как будто ждала еще чего-то, только лицо у нее окаменело. Она опустила глаза, потом снова их подняла и продолжала смотреть на меня застывшим пристальным взглядом. Когда она заговорила, я с трудом разобрал слова.
— Ее… убили?
— Да, Трэйси.
Ничего не случилось. Девушка отвернулась и не мигая уставилась в стену. Так прошло минут пять или десять. Она не проронила ни слова и не сделала ни единого движения. Наконец ее напрягшееся лицо обмякло, исказилось гримасой невыносимой боли, и Трэйси громко застонала:
— О Боже, Боже…
Она повторяла это снова и снова. Голова ее склонилась на колени, а хрупкие плечики затряслись от безудержных рыданий.
Я предпочел не мешать в такую минуту, отошел в противоположный угол и сидел там, пока она плакала. Прошло сколько-то времени.
— Все. — Не глядя на меня, Трэйси подняла голову. — Со мной все нормально. У вас не найдется носового платка, мистер Скотт?
Платок у меня был, я достал его из внутреннего кармана и подал девушке:
— Послушай, Трэйси. Тебе тяжело, я знаю. Но у нас нет времени. Давай все же подумаем, как тебя отсюда вызволить. — Я полагал, что если она чем-нибудь займется, начнет думать о чем-то другом, то ей станет легче. — Есть у тебя какие-либо соображения?
— Никаких, — покачала она головой, — эти двое постоянно торчат за дверью.
— Где мы сейчас? Что это за дом?
— Не знаю, мистер Скотт.
— Шелл.
— Шелл.
Меня осенило:
— А есть тебе сегодня давали?
— Пока нет. Хотя до сих пор кормили регулярно.
Я встал и что было силы заорал:
— Эй вы! Эй! Эй! — и осторожно приблизился к двери.
С той стороны раздались шаги, в дверь дважды стукнули чем-то тяжелым. На кулак не похоже. Скорее пистолет.
Я приготовился и, как только дверь начала открываться вовнутрь, дернул ее на себя. Сердце бешено колотилось.
— Заткнись, ты! — зарычали на меня снаружи. — По какому поводу недовольство?
