Испытывать подсознательное влечение к своему «поводырю». А что? Это не такая уж и редкая вещь между доктором и пациентом. Особенно что касается психиатров, спроси любого.
Но наступает момент пробуждения. Оказывается, все это время ей давали морфий через рот. Ее предали. Удар ножом в спину. А наркотик-то влечет. И кто виноват? Ага, виноват Нарда. Он притворялся. Посмеялся над ней — и в кусты. Его сладкими устами она пила не мед, а приворотное смертельное зелье.
Смотрим дальше. Джорджия больна, она это знает, как знает и то, что в жизни ей ничего хорошего больше не светит. Надо поквитаться с Нардой? Элементарно. Убить его можно. Но не слишком ли быстрая смерть для такого негодяя? Он же не успеет помучиться. А Джорджия хочет обязательно заставить его страдать. Но как? Появляется идея. Она наверняка, как и я, как и писака Джордан, заметила, какие Нарда и Лорен строят друг другу глазки. Джорджия ревнует. Ей хочется отомстить. И учти, что, когда это начинает происходить, Джорджия либо постоянно находится под кайфом, либо не думает ни о чем другом, кроме того, как этот кайф получить. Помимо всего прочего, Джорджия — женщина, а что в голове у женщины — одному Богу известно. Нарда столкнул ее в преисподнюю. Так пусть же он сам испытает, что это такое. А он это испытает после того, как лишится любимой забавы — чудненькой маленькой Лорен. И все. У Джорджии сказано — значит сделано. Но, увы, насладиться местью ей не удалось. Сэм, я уверен в одном: где бы сейчас ни находилась на том свете Джорджия — ей очень весело.
— Возможно, возможно… — Сэм закивал в знак согласия.
— И последнее, Сэм. Помнишь, как все началось? Умирая, Джорджия могла говорить только шепотом. «Нарда… я… убила…» — и последнее слово было «его…». Тогда я, естественно, ничего не знал. В частности, кто такой Нарда. Но в ходе расследования многое прояснилось. Я бы предложил три варианта того, что пыталась сообщить мне Джорджия. Первый: она хотела сказать, что убила Нарду. Второй: она хотела сказать, что убила кого-то, кого приняла за Нарду. И третий: она говорила не о Нарде, а о ком-то другом. Четвертого быть попросту не может. Хорошо, сейчас нам известно, что Джорджия и Нарда друг друга знали. Пресс сам тебе это сказал, когда ты и твои ребята приехали к нему в первый раз. Он был, по твоим словам, «живее не бывает». Следовательно, Джорджия имела в виду совсем не Нарду. Она пыталась сказать «его любовницу», или «его девку», или «его» еще что-то, — не знаю. Отсюда и шипящий шепот, как будто фраза не окончена. К сожалению, мы никогда не узнаем этого самого последнего слова. Джорджия хотела исповедаться перед смертью, Сэм. И частично она это сделала.
Видя, что Сэм ничего не отвечает, я продолжил дальше:
— Конечно, это останется между нами. Всего лишь теория. Гипотеза. Доказать я не могу. И никому никакой пользы от того, что выплывет еще одно убийство. И меньше всего ее отцу или Трэйси.
— Да, доказательств нет, — согласился Сэм. — Похоже на один из твоих сладких снов, Шелл. Мозги у тебя, будем считать, с воскресенья еще не прочистились. Самоубийство, на том и делу конец. И больше к этому не возвращаемся.
Несколько минут мы сидели молча. Каждый думал о своем.
Я встал первым, сказал Сэму, что пора спать, и крепко пожал его большую твердую руку. И как всегда, мне было чертовски приятно пожать руку отличному полицейскому и хорошему человеку.
Глава 24
Я сидел на диване у себя дома и попивал виски. Крепкий напиток приятно холодил горло, согревал пищевод и, проникая все глубже и глубже, достигал желудка, откуда расходился по жилочкам и кружил голову. Я расслабился. Расплылся, как пьяная амеба. Веки слипались, и разомкнуть их становилось все тяжелее и тяжелее. Совсем отчаявшись полностью открыть глаза, я до конца откинулся на подушки и взглянул на Лину. И хотя я видел ее лишь в четверть глаза, выглядела она потрясающе.
Лина по-кошачьи свернулась в клубочек на ковре у моих ног. Положив руки мне на колени и подперев голову ладонью, она меня разглядывала. Черные волосы свободно свисали почти до самого пола. Лина так и не сняла еще моей рубашки, и ниже пояса у нее по-прежнему были мои брюки с закатанными штанинами.
— Querido. — Длинные, иссиня-черные ресницы томно опустились и так же томно поднялись. — Какая ужасная история. Невероятно. Эта Мэгги. Этот Мигель! — Она передернула плечами.
— Ужасная. Очень верное слово. К ним подходит. Они во много раз хуже, чем те наемные убийцы, которые на них работали. И те и те убивают, но эти убивают медленно, год за годом, высасывая деньги, лишая свои жертвы всего: положения в обществе, разума и, в конце концов, жизни. О Боже! Когда я начинаю думать, что ты тоже крутилась вокруг Мэгги и что тебя могли…
— Не надо, Шелл. Со мной же все в порядке.
— Послушай, милая, сегодня уже поздно, но завтра… впрочем, завтра уже наступило. То есть я имею в виду — сегодня днем… в общем, тебе можно отсюда уходить. Опасность миновала. Преступники за решеткой. Дело завершено. И ты можешь идти.
Длинные черные ресницы снова опустились. Лина наморщила лоб и задумалась. Но это продолжалось недолго, в следующую секунду она уже опять смотрела на меня широко открытыми глазами и хитро улыбалась:
— Но, Шелл, ты же сам только что сказал, что расследование не совсем закончено. Что обязательно надо найти и поймать тех, кто выращивает сырье и везет его через границу. Контрабандисты, торговцы и прочие должны быть пойманы и арестованы, так?
— Ну-у… да, все правильно. Но сейчас это дело Сэма и его команды. Он передаст его в отдел по борьбе с наркотиками. Им займутся правительственные чиновники. На выяснение деталей уйдет время. К тому же надо учесть, что сырье добывали в Мексике. А это значит… Но тебе, Лина, больше действительно ничего не угрожает.
Широкая хитрющая улыбка Лины говорила сама за себя. Она высунула кончик языка и, проведя им по нижней губе, вдруг прищурилась, прижалась щекой к моему колену и заявила:
— Не знаю, Шелл, но мне страшно. Я боюсь. Как бы кто меня не прирезал. По-моему, мне безопаснее оставаться здесь, нет?
Я не выдержал и усмехнулся. Потом запустил руку ей в волосы и откинул их назад.
Лина подняла голову и, вставая на ноги, таинственно шепнула:
— Подожди минутку.
Она пошла в спальню. А я тем временем сделал хороший большой глоток, вернее, набрал виски в рот, но не глотал, а согревал его языком, пытаясь ощутить каждый проникающий в меня градус, и думал. «Завтра — первым делом к господину Мартину. Засвидетельствовать почтение. Поздороваться с Трэйси. Связаться с Сэмом. С писателем тоже обязательно поговорить. С Джорданом Брентом. Заглянуть в офис, нет ли чего. К черту! К черту все! Проспать весь день и ни о чем не думать». Я зевнул, прикрывая рот рукой.
— Querido. — Низкий, глубокий, чарующий голос Лины.
Зевок пришлось прервать, я повернулся в сторону спальни и чуть было не откусил палец левой руки, так и оставшейся у рта.
Из спальни, конечно, вышла Лина. Но это была та Лина, которую я видел в «Эль Кучильо» в первый вечер. Помните? Тугие, сидящие словно влитые шорты; ярко-алое болеро, не совсем скрывающее высокую, роскошную грудь, до которой ей самой, казалось, нет никакого дела, но от которой сходили с ума завсегдатаи «Эль Кучильо»; черные чулки на длинных ногах, золотистая кожа и черные туфли с высокими каблуками. Лина даже собрала вверх и уложила на макушке волосы, чтобы все было точно как в первый раз.
— Ну что, querido, — подошла она ко мне, покачивая бедрами, — разрешишь с тобой присесть?
— О, к-конечно. С-садись.
— Значит, ты решил, что завтра я должна отсюда уйти?
— Э-э… видишь ли…
— Свинья.
