Удар моего кулака пришелся ей в челюсть и отбросил Моник к двери. Машина остановилась, и водитель, резко развернувшись, направил на меня пистолет. Врезав ему в скулу, я выхватил у него пистолет. Девушка, вцепившись в меня, всей тяжестью своего тела повисла на моей руке. «Таксист» поднялся с сиденья и, перекинувшись через спинку, попытался схватить меня, но я вновь отбросил его назад. Он ударился спиной о баранку руля, и тут же раздался громкий гудок. Пистолет водителя вылетел из моей руки и упал под приборный щиток.
Собрав все силы, я ударил Моник согнутым локтем в живот. Она вскрикнула и согнулась пополам. Водитель наклонился, чтобы подобрать с пола пистолет, но я, перегнувшись через спинку сиденья, вцепился в его плащ и дернул на себя. Он сделал попытку развернуться, но я ребром ладони нанес ему по челюсти скользящий удар. Потянув мексиканца за воротник, я слегка развернул его и перевалил через спинку переднего сиденья. Кровь ударила мне в голову. Водитель вытянул обе руки вперед, пытаясь схватить меня за горло, но в этот момент я ребром правой ладони вновь ударил его по лицу. Я, видимо, сломал ему носовую кость, потому что из его ноздрей тут же хлынула кровь. Из-за малого пространства в салоне машины мне было трудно нанести ему последний, решающий удар. Он вскинул голову, и его незащищенное лицо оказалось от меня всего в футе. Следующий мой удар оказался смертельным — водитель, испустив дух, завалился на переднее сиденье.
Моник с размазанной по щекам помадой, скривив рот и выпучив глаза, пыталась разогнуться. Схватив ее за горло, я в ярости принялся хлестать Моник по щекам, приговаривая:
— Ах ты, сучье отродье. Да за такие дела тебя убить мало.
Наконец я отпустил ее, и она закрыла лицо ладонями. Забрав у нее сумочку, я проверил ее содержимое, но ничего интересного для себя не нашел. Даже пистолета. Вскоре она отняла от лица руки и посмотрела на меня.
Увидев ее глаза, я почувствовал себя морально опустошенным и очень уставшим.
— Боже, Моник, зачем тебе это? — спросил я. — Зачем?
Она с застывшим лицом отрешенно смотрела на меня.
— Зачем ты ввязалась в это дело? — снова спросил ее я. — Ты мне очень нравилась, Моник. Мне было приятно быть с тобой. Ты была для меня... Черт возьми, я даже не знаю, как это выразить словами. Так хорошо было касаться тебя, говорить с тобой, целовать. Вспомни прошлую ночь. Не могу поверить, что ты была неискренней со мной. Неужели в тебе сидят два человека?
— Ты все равно ничего не поймешь, — ответила девушка.
Я немного помолчал, а потом с горечью в голосе сказал:
— Может быть, и не пойму, Моник, но как ты можешь: сегодня любить, быть со мной в постели нежной и пылкой, почти безумной, а на следующий день готовой меня убить?
— Я... мы не собирались тебя убивать, Шелл.
Я рассмеялся:
— Ах, вы даже не собирались? Что ж, может быть. Скорее всего, это планировал сделать кто-то другой. Но вы точно знали, что это должно произойти, — сказал я и посмотрел вокруг.
Небо темнело, дождь стих и теперь только накрапывал.
— А какая разница, кто собирался меня убить, ты или кто-то из ваших?
— Прости, Шелл.
— Похоже, ты сошла с ума. Да я и сам немного того, — сказал я и перевел дух. — Ладно, Моник. Кажется, я где-то допустил прокол. Ты ведь не сомневалась, что я подставная лошадь. Правда?
— Ни минуты, — покачав головой, ответила она.
— И в чем была моя ошибка?
Я не рассчитывал получить ответ на свой вопрос, но девушка с жаром и презрением, удивившим меня, неожиданно выпалила:
— Их было несколько. Первая — в «Лос Туркосе» ты обратился ко мне со словами: «Как давно мы не виделись», а должен был сказать: «Как же долго мы с тобой не встречались». Так что как только ты открыл рот, я сразу поняла, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И то, что я тебя раскусила, ты понял, когда мы ехали по улице Хуареса. — Она брезгливо скривила губы и добавила: — Одурачить тебя было не так уж и сложно.
Передо мной теперь сидела совсем другая Моник, и это меня потрясло. В том, что настоящее имя ее было не Моник, я уже не сомневался. Ловко ей удалось меня одурачить. Даже не отличающийся особым интеллектом капитан, и тот сумел меня надуть. Надо же, на пароле — а они всегда казались мне детской и наивной игрой — у меня и вышел прокол.
Волнение и тревога вновь охватили меня. Я понимал, что это продолжение действия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора. Однако даже зная причину своего состояния, я не мог побороть в себе ни страха, ни сомнений. Меня пугала мысль, что, если я совершу еще хоть одну, пусть даже малейшую ошибку, доктору и Бафф ничем помочь будет нельзя. Отныне я не имею права на ошибку, любая будет последней в моей жизни. Моник, сама того не желая, подвела меня к этой мысли.
Мне предстояло многое узнать от нее, и я посмотрел на девушку, пытаясь понять, смогу ли при необходимости применить силу и заставить ее говорить. Испачканное помадой лицо Моник, по которому я совсем недавно наносил пощечины, ее большие глаза и пухлые чувственные губы оставались для меня неотразимо красивыми и притягательными. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы сначала снять с водителя пояс, а затем связать им руки и ноги Моник. Столкнув мертвого водителя на пол, я перевалил девушку на переднее сиденье, а сам, перебравшись на место водителя, включил двигатель.
— Он... мертв? — спросила меня Моник, как только машина тронулась с места.
— Этот авангард рабочего класса, который у тебя пол ногами? Да, мертв.
Мы проехали немного, потом я свернул с дороги и остановил машину между деревьями, где нас было бы трудно заметить. Выбравшись наружу, я открыл багажник, достал из него моток тонкой проволоки и водительский инструмент. Перегнув проволоку несколько раз, я оторвал от нее два куска, одним связал Моник за спиной руки, а другим — ее ноги. Девушка не проронила ни слова. Затем я вынес ее из машины и посадил под деревом спиной к машине. Здесь, под раскидистой кроной, было не так сыро. Я снова вернулся к «плимуту», вытащил из него тело водителя, дотащил его до дерева и свалил перед сидевшей на земле Моник. Та в испуге отвернулась от трупа.
Я стал задавать ей вопросы, но она упорно молчала. Думаю, с наступлением темноты Моник, сидя рядом с трупом в тихом безлюдном месте, все равно бы раскололась. В этом я был абсолютно уверен. Но ждать, когда ее охватит панический страх и она наконец заговорит, я не мог. Снова вернувшись к машине, я достал из багажника два металлических колпачка от ступицы, затем вынул аккумуляторную батарею, отлил из нее в один колпачок немного кислоты, затем вставил аккумулятор на прежнее место. Моих действий Моник видеть не могла, так как сидела спиной к машине. В другой колпачок я отжал тряпку, предварительно намочив ее в бензине, а затем в оба колпачка добавил воды из радиатора. Кислота разбавилась водой и стала не такой концентрированной, чтобы вызвать ожог, однако достаточно сильной, чтобы появилось жжение. Приблизившись к дереву, я поставил один колпачок у девушки за спиной, а с другим подошел к ней спереди.
— Послушай, Моник. Здесь кислота из аккумуляторной батареи. Поняла?
Она испуганно посмотрела на меня.
— Моник, у тебя очень красивое лицо, самое привлекательное и сексапильное из тех, что мне доводилось видеть. Знаю, как ты им гордишься. И ты абсолютно права. Редкая женщина может похвастаться такой красотой.
— Шелл, что ты задумал? — срывающимся от волнения голосом наконец спросила она. — Зачем ты это принес?
— Ты прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно. Где Кулебра и его центр? Расскажи мне о них, о докторе Баффингтоне и Бафф, где они находятся. В общем обо всем, что с ними связано. Скажешь — я не сделаю тебе ничего плохого. А эта кислота — на случай, если будешь упираться.
Моник облизнула пересохшие от страха губы:
— Не надо, Шелл. Ты же знаешь, что я все равно ничего не скажу. Я делаю правое дело и не собираюсь тебе помогать. Меня ничто не заставит отречься от своих убеждений. Шелл, ты же сказал, что я тебе очень нравлюсь, что прикосновения ко мне, мои поцелуи тебя возбуждают. Что ты в постели от меня в
