— Я думаю, что твоему отцу ничего не грозит, пока он работает на них. В Мехико я тебя отвезти не могу, там опасно.
— Да. А как ты тогда собираешься поступить?
— Пока не знаю. Но самое главное, что я должен сделать, — это дозвониться до генерала. О местонахождении базы Вилламантеса никто не знает. А потом, Бафф, прости, что оставил тебя одну в гостинице. Я действительно не мог остаться. Я до сих пор об этом сожалею.
Тут у меня в голове мелькнула мысль, от которой мне стало не по себе. Все мои дальнейшие планы были построены с учетом того, что я получу помощь со стороны генерала Лопеса. А вдруг ему стало известно, зачем обратилась ко мне его супруга? Не услышу ли я из телефонной трубки нечто вроде обещания стереть меня в порошок? Кроме того, если ему все-таки подсунули пленку и он ее просмотрел, то наверняка графиня, опасаясь его гнева, куда-нибудь уехала, и обманутый муж кинулся на поиски неверной супруги.
Бафф в ответ на мои извинения сказала, что никто тогда не мог предвидеть последующий ход событий. Бедняжка, она не знала всего, что произошло после того, как я оставил ее в отеле «Дель Прадо». Зато она рассказала мне то, чего не знал я. Как оказалось, в дверь ее номера постучались люди в белых халатах, которые сказали, что они от доктора Баффингтона, что он ранен и находится в госпитале Эй-би-си, и что они приехали за ней. Она их впустила, позвонила в госпиталь и, когда ей ответили, что доктора там нет, сразу же заподозрила неладное. Перезвонить в госпиталь ей не дали. Она стала сопротивляться. Ее ударили по голове, она потеряла сознание и упала, о чем свидетельствовало пятно крови в ее номере, а потом увезли в центр. Отец поначалу наотрез отказывался работать на Вилламантеса, но, когда в его присутствии Бафф избили до полусмерти, он был вынужден согласиться.
— Тебя хлестали плеткой? — спросил я.
— Да. Сначала раздели, потом стали сечь черной плеткой, похожей на длинную змею.
Я поежился, и не только из-за того, что девушке пришлось пройти через такие мучения: мне явно представилась черная змея, обвивающая белое тело Бафф.
— Тебя бил сам Вилламантес? — спросил я.
— Нет, он только наблюдал. Ты не можешь представить его лицо в тот момент, когда меня истязали! Я никогда не видела у человека такого выражения лица.
Я свернул с шоссе на дорогу, ведущую в деревеньку Тлакспасин. Сейчас мне больше всего хотелось увидеть на лице Вилламантеса то выражение, которое было перед смертью у водителя «плимута» или Амадора. Мы проехали еще ярдов сто и остановились. Пару минут мы были заняты тем, что изучали свои раны. У Бафф по икре тянулся длинный шрам, была еще пара-тройка небольших порезов. К счастью, ни один из них не был серьезным. Она, правда, подвернула колено, но я полагал, что к утру боль должна утихнуть. Рана на моей руке уже не кровоточила, но места порезов на заднице, ноге и пальцах левой руки слегка пощипывало. Брюки были настолько изорваны бутылочными осколками, что их можно было смело выбрасывать.
По правую сторону от нас, в нескольких футах от дороги, под соломенной крышей стоял серого цвета домишко, сложенный из необожженного кирпича и нескольких деревяшек.
Кивнув в сторону этого ветхого жилища, я спросил девушку:
— Если там найдется свободный угол, побудешь в этой халупе до моего возвращения? Правда, это не отель «Дель Прадо».
— Ничего, сойдет, — ответила Бафф.
Мы вошли в домишко, в котором оказалась всего одна комната. В ней горела сальная свеча. Рядом со столом на самодельной табуретке сидела старуха с лицом, похожим на кусок потрескавшейся красной глины, которая плела что-то из тонких пучков соломы. На земляном полу играл совершенно голый малыш. Едва мы вошли в дом, как нам навстречу, громко хрюкая, бросилась черная свинья, покрытая густой щетиной, которая, обежав нас, проскочила в открытую дверь. Мальчик постарше, лет шестнадцати, на котором ничего, кроме опоясывавшего его куска бесцветной плотной ткани, не было, удивленно посмотрел на нас. Нам хватило нескольких минут, чтобы, в основном с помощью школьного курса испанского Бафф, который очень развеселил юношу, договориться с хозяевами домишка. Мы предполагали, что Бафф пробудет здесь недолго, самое позднее до утра. Жилище не ахти какое, но искать что-нибудь поприличнее времени не было. Старуха, извиняясь за нищету в доме, охотно согласилась на время приютить девушку, чем нас с Бафф очень растрогала.
Перед уходом я протянул юноше пачку песо и произнес:
— Mil gracias![35]
Сумма была небольшая, но парень весь засиял и затараторил по-испански словно пулемет. Пожелав всем спокойной ночи, я попрощался с Бафф, вышел из дома и направился к машине.
— Шелл, подожди! — Бафф догнала меня и слегка запыхавшимся голосом спросила: — Что ты намерен делать?
— Звонить генералу Лопесу, а потом — обратно, к старой церкви. Буду наблюдать за воротами центра.
Я не думал, что его обитатели станут отсиживаться и ждать, надеясь на высокие стены. Была большая вероятность того, что доктора постараются перепрятать в другое место. Поэтому я хотел застать момент, когда его вывезут с базы, и при возможности последовать за ними. Я посмотрел на часы. Они показывали половину девятого.
— Будь осторожен, Шелл. Пожалуйста, береги себя, — умоляющим голосом попросила Бафф.
— Дорогая, человека осторожнее меня теперь во всей Мексике не найти.
— Трудно выразить словами, какие чувства я сейчас испытываю, Шелл. Ты столько... ты так много для меня...
— Дорогая, оставь сантименты: доктор все еще у Вилламантеса. Но ты не волнуйся. Я все сделаю и прискачу за тобой на вороном коне, и тогда...
На этот раз Бафф не дала мне договорить.
— Идиот, — ласково произнесла она и, обвив мою шею, поцеловала меня в губы.
Это был долгий нежный поцелуй, сладкий и немного грустный. Затем девушка медленно провела кончиками пальцев по моим щекам, повернулась и пошла к домику.
Пока я ждал, когда оператор телефонной станции соединится с номером генерала Лопеса и перезвонит мне на заправочную станцию «Пемекс», механики успели заправить бензином мой «плимут» и перезарядить аккумуляторные батареи. Оператор телефонной станции пытался меня соединить с Мехико, но связь была такой отвратительной, а на заправке стоял такой шум и гам, что в трубке я ничего не расслышал, и нас разъединили. Чувствовал себя я неплохо, правда, был немного напряжен, но голова уже не кружилась. Я надеялся, что дела мои пошли на поправку. Как рассказывал мне доктор, он также мучился несколько часов, а потом все прошло.
Однако волнение, подобное тому, которое я испытал, увидев шрам на руке генерала Лопеса, не покидало меня. Но на этот раз меня беспокоили не воспоминания о красной отметине на тыльной стороне ладони генерала, поскольку я уже знал, что коробку со злополучным фильмом в публичный дом принес садист Вилламантес. Мною овладело ощущение непонятной тревоги, которую я никак не мог прогнать. Я посмотрел на такси, вокруг которого суетились механики. Если те двое, которых я заметил в перевернутой машине, и не разбились, то они едва ли сумели разглядеть в темноте, что мы с Бафф ехали на «плимуте». Мои мысли прервал телефонный звонок.
Я судорожно схватил трубку. Сначала в ней раздались треск, звонкие переливы, затем я услышал женский голос:
— Bueno?
— Здравствуйте. Графиня, это вы?
— Mander?[36]
— Это сеньора Лопес?
— О нет, сеньор. Ее нет дома. Кто спрашивает?
— Ее нет? А генерал?
— Его тоже нет, сеньор.
— А кто это? С кем я говорю?
