Она приотворилась еще на несколько дюймов и застыла как бы в нерешительности.
Да, я уже знал.
Я его еще не видел. Но уже знал.
Я осторожно толкнул дверь, отворив ее ровно настолько, чтобы можно было проскользнуть внутрь. И плотно закрыл. Джим лежал на спине, его длинное тело распростерлось на трех ступеньках, головой вниз, ноги возле двери. Глаза закрыты. На белой рубашке расплылось красное пятно, и тонкая влажная красная струйка стекала с уголка рта мимо глаза и терялась в черных волосах.
Я опустился перед ним на колени, приложил ухо к груди, где сердце. Жив. Кажется, жив.
— Джим, — позвал я и погладил его по щеке. — Джим…
Кожа теплая. Что-то шевельнулось у меня под ладонью. Его губы вздрогнули, и веки затрепетали.
— Джим! — Мой голос гулко прогремел в пустой комнате.
Он открыл глаза и посмотрел на меня. Моргнул, снова посмотрел на меня и уже не моргал.
— Держись, приятель. У нас все получится.
Я вскочил на ноги, бросился к телефону и связался с оператором.
— Непредвиденные обстоятельства. — Я старался сдерживать голос и говорить четко. — Несчастный случай. Ранили человека. Пришлите «скорую помощь» и полицию.
Я продиктовал адрес, подождал, пока оператор спокойно повторит его, и повесил трубку. Вернувшись к раненому, я опять склонился над Джимом.
— Все будет в порядке, приятель… Полиция уже в пути. Все будет хорошо. — Но в глубине души я ругался, проклиная все на чем свет стоит, включая самого себя. Я не переставал повторять:
— Извини, Джим, что меня не было рядом. Поздно дошло. Извини. Его губы шевельнулись, рот приоткрылся.
— Не волнуйся, — успокаивал я. — Через минуту здесь будет «скорая помощь».
Он все время пытался что-то сказать, силился выдавить из себя слово-другое. Бедняге удалось выдавить неясный хрип и еще одну тонкую кровавую струйку. В том месте, где пиджак соскользнул с рубашки, расплылось пятно. Сюда вошла пуля. Жизненно важный центр, но чуть ниже.
Снова клокочущие хрипы изо рта. Я знал, что Джим не оставит своих попыток, пока не потеряет сознание или не умрет. Несомненно, он пытается сказать мне, кто в него стрелял. Потому что это может послужить разгадкой ко всему, приведет к ответу, если только не окажется, что опять действовал залетный наемный убийца вроде того, которого я застрелил на аллее прошлой ночью.
Поэтому я пытался помочь другу.
— Одно слово, Джим. Только одно слово, если ты знаешь. Просто назови имя…
Я наклонился ближе. Его глаза немного расширились, и он с шумом втянул через ноздри воздух. Лицо побледнело, он весь напрягся, делая невероятные усилия, чтобы заговорить. И он сказал — слабым, тонким, но довольно отчетливым голосом:
— Это… не мужчина.
Глава 17
Его веки задрожали, и из последних сил Джим произнес:
— Это. — Он задыхался. — Это Лор…
Он замер. Его рот обмяк, веки опустились и закрыли глаза. Они не остались открытыми, равнодушно уставившимися в никуда.
Я пощупал пульс. Он бился, очень слабо, но все же его сердце еще работало. Я услышал вой сирены.
Мой шок тоже затянулся, я утратил способность соображать. Я думал над словами Джима: «Это Лор…» Мне показалось, он явно хотел сказать «Это Лоример». Вот что сразило меня наповал. Перед моим внутренним взором возникло пухлое розовощекое лицо, то беспорядочная, то вдохновенная речь. Мое предположение казалось нелепостью, но убийцы встречаются в разных обличьях, и порою мысль о том, что некоторые из них убийцы, кажется куда более невероятной, нежели о Горации Лоримере — убийце.
В конце концов — опять с досадным опозданием — меня осенило.
«Это не мужчина», — с трудом, через «не могу» сумел сказать Джим.
Тогда при чем тут, позвольте, Лоример? Если это был не мужчина, значит, стреляла женщина, и этот бесспорный факт вычеркивал из списка вероятных убийц не только Лоримера, но также Луи Греческого, наемных убийц, вообще половину человечества. Единственными женщинами, замешанными во всей нашей катавасии — насколько я знал, — были Ева и Лори, и еще четыре модели из «Александрии». Я, правда, даже словом не обмолвился с теми четырьмя; ни Джим, ни Аарон с ними тоже не общались, по крайней мере, в моем присутствии. Черт, это могла быть женщина, которую я никогда не видел, о которой даже ничего не слышал.
Я продолжал усиленно ломать себе голову — до боли в висках, когда прибыла «скорая помощь», а вместе с ней в очередной раз и полиция.
Я опустил стекла «кадиллака», ворвавшийся в салон воздух обдувал лицо, и я надеялся, что это помешает мне уснуть и освежит мозги. Мои веки отяжелели, плечо и шея ныли, мое отменное здоровье явно дало крен, меня лихорадило и ужасно хотелось спать.
В машине «Скорой помощи» Джиму по пути в больницу вводили плазму. Теперь, должно быть, он уже в операционной. Может, будет жить, а может — нет. Пройдут долгие часы, прежде чем я узнаю.
Я не сообщил полиции, что мне сказал Джим. Потому что на самом деле я не знал или не мог поверить, что знаю. Я был уверен в том, что Джим, должно быть, силился произнести «Лоример». А сейчас мне казалось, что он сказал «Лори» или «Лорим», потому что на последнем слоге его губы сомкнулись. Как если бы он хотел произнести «Лорим…» А потом его челюсть отвалилась и он потерял сознание.
Чем дольше я думал над этим, тем больше заходил в тупик. Будто в одном секторе мозга находился блокиратор, и мысли отскакивали от него, словно теннисные мячики от сетки. К черту, решил я, и поехал наобум. Я вырулил на Уилширский бульвар и уже двигался в направлении Лос-Анджелеса, на Миракл-Майл. Я миновал щегольской магазин мужской одежды, что находился по правую сторону, магазины одежды и автомобильные агентства на противоположной стороне широкого бульвара, высокие офисные здания. Потом огромные универсамы «Мэй компани» и «Орбахс», а между ними «Ла-Бритар-питс». Название заставило меня вспомнить о Бри-Айленде, и я задумался о банке с протертыми бананами. Интересно, в ней действительно законсервирован героин или только протертая банановая кашица, которая приводит Лоримера в экстаз.
Я проехал еще квартал. Там располагался «Стандиш» Лоримера, где он радостно рассказал мне, как изящно обманывал правительство США, укрываясь от налогов. По закону Лоример считался злодеем, злостным правонарушителем, но с точки зрения обычной, повседневной морали он вовсе не казался таким злодеем, каким его представили. Почти честный — в некотором отношении. Правду говоря, он мог оказаться злодеем во всех отношениях. Мог, подумал я, вполне мог.
Я продолжал в том же духе, обмусоливая в своей башке, переворачивая так и эдак тяжелые, как булыжники, нелогичные мелочи, и тут-то меня словно током шандарахнуло. Я инстинктивно нажал на тормоза.
«Кадиллак» занесло. За мной истерично взвыл сигнал, и я услышал, как заскрежетали шины следовавшей за мной машины, сливаясь с визгом колес моего автомобиля. Водитель не сумел вовремя остановиться, грубо поцеловал носом мой задний бампер и тут же огласил окрестности воплями, принялся сыпать проклятиями и обзывать меня всякими матерными словами — безусловно, я заслужил еще не те ругательства.
Я притерся к обочине и припарковался. Побледневший до синевы парень в «бьюике» медленно прорулил мимо меня и, наклонившись к окну с правой стороны, выпустил еще залп напоследок. Я не возражал. Я даже не обратил на него внимания. В моей голове колготились вспышки, молнии и маленькие
