увидел, как человек закружился, выпрямился, постоял в задумчивости секунду и рухнул. Я насчитал три выстрела; осталось два патрона, по одному на каждого.
Бегущие притормозили и припали к земле, продолжая стрелять в нас. Мне казалось, что они сильно мажут, но вдруг я почувствовал боль в левой руке, и на бедре проступила кровь, смешиваясь с пятнами от нефти. Впрочем, мы с Эдом оба были перемазаны нефтью с ног до головы.
Мы проникли к земле и лежали бок о бок. Эд тихонько ругался. Я спросил:
— Что ты там говорил насчет лодки?
Он ткнул пальцем назад. И действительно, к берегу приближалась лодка. Она поворачивала в порт, и я заметил покачивающийся зеленый свет справа от руля.
— Черт, что это такое? — взвыл Эд. — Неужто проклятая мафия?
— Хрен его знает.
Я прищурился. Это был огромный красавец, весь белый, футов сто в длину. Кормовая часть, рулевая рубка и средняя часть палубы были оснащены орудиями, чем-то вроде пушек. В воздухе на верхушке мачты развевался флаг или знамя. На корме смутно виднелся еще какой-то опознавательный знак.
Включились прожекторы и осветили нас. Корабль продолжал поворачивать в порт, и я заметил на носу большие черные цифры: СС–95375.
Это было судно береговой охраны, один из патрульных кораблей.
На верхушке мачты развевался флаг береговой охраны; пушка, которую я видел, было знакомое мне двадцатимиллиметровое орудие; а флаг, реявший на корме, — американский флаг.
— Эд! — закричал я. — Это лодка береговой охраны!
— О Боже! Мы с ними тоже находимся в состоянии войны?
Я повторил тоскливо:
— Хрен его знает.
Какого черта береговая охрана здесь делает? Либо Бри-Айленд захватили оккупанты, либо…
А потом я вспомнил: Фини. Может быть. Может быть… если он нашел помеченный ящик со шпинатом и если в той банке с протертыми бананами…
Бу-у-ух! Это был мощный, но почти бархатный звук. Казалось, что красное сияние окутало весь остров. Воздух вихрился и сотрясал барабанные перепонки.
— Теперь полюбуйся, — сказал Эд тихим, нежным голосом.
Нефть горела. Черный дым клубился и взмывал вверх там, где еще недавно стояла хибара. Я четко видел «рождественскую елку», черный фонтан нефти, а потом огонь — и еще огонь. Казалось, что горит земля, будто пламя окутало эту часть острова и сжигает дотла. Языки пламени подбирались к нам. Разлившаяся повсюду нефть горела. А мы лежали, измазанные густой черной жидкостью, на пропитанной нефтью земле.
Эд первый опомнился и вскочил на ноги. И снова я услышал, как он крикнул:
— Давай сматываться-а-а-а!
Встав на ноги, я увидел, как огонь охватил лежавшего рядом с хибарой прямо в луже нефти человека. Страдалец подпрыгнул, одежда на нем вспыхнула, он пронзительно завопил. Он бегал, похожий на беснующийся факел, от его хриплого, истошного, истерического крика стыла в жилах кровь. Ничего более страшного я еще не слышал в своей жизни.
Я стоял как вкопанный, а огонь подбирался все ближе, я почувствовал, как теплая волна обожгла мне лицо, но я не в силах был оторвать взгляда от того бедняги. Он пробежал десять, а может, двенадцать шагов и упал. Секунду или две он продолжал кричать, все слабее, а потом затих. Навсегда.
Я снова услышал вой сирены. Повернулся и побежал за Эдом. Потом у меня за спиной раздался ужасный звук, будто три или четыре динозавра отрыгнули одновременно. Я обернулся.
Моя челюсть отвалилась, наверное, до пупка.
Я обалдел.
— В чем дело?..
Глава 22
Была снова суббота, миновала ровно неделя после того, как начали развиваться все эти события. Всего лишь неделя, а в памяти по-прежнему жили страшные воспоминания. И все равно я чувствовал себя превосходно. По нескольким причинам…
Во-первых, в прошлый понедельник Джим хорошо перенес операцию и теперь спокойно отлеживался и набирался сил; через несколько минут я в первый раз собирался его проведать. Во-вторых, сегодня вечером у меня свидание — и с кем же? Угадали? С Лори Ли.
Ева находилась в камере предварительного заключения и ждала суда — в прошлый понедельник поздно вечером Джим сумел сообщить полиции, что она стреляла в него. Вместе с ней за решеткой оказались Луи Греческий и одиннадцать его под ельников, оставшихся в живых после того, как целый корабль народу, включая капитана Фини, высадился на Бри-Айленд. Вот кто оказался на борту патрульного корабля береговой охраны. Капитан Фини сперва выступил в роли наблюдателя; на берег же высадились сотрудники таможенной службы США вместе с агентами из федерального бюро по борьбе с наркотиками.
Фини и его людям понадобилось совсем немного времени, чтобы вычислить ящик со шпинатом, внутри которого находилась помеченная мной банка бананового пюре, и когда ее вскрыли, обнаружили семь унций протертого банана и одну унцию чистого героина. Фини поставил в известность федеральное бюро по борьбе с наркотиками, и с этого момента полицейские Лос-Анджелеса отошли в сторону, передав полномочия федеральным агентам. Они битком набились в лодку береговой охраны и двинулись к источнику наркотиков — Бри-Айленду — и к тем двум ящикам «протертых бананов», что так и остались на фабрике под столом. Два ящика — девяносто шесть банок минус одна, которую я вытащил. Значит, девяносто пять баночек, и в каждой — по унции героина. Девяносто пять унций, или почти шесть фунтов, приблизительно два килограмма восемьсот граммов чистой, без примеси, отравы. И еще целая куча заготовленных впрок протертых бананов.
Потом наступил отбой, напряжение спало, но одним из самых замечательных моментов той ночи был факт, что нам с Эдом Кляйном предстояло вернуться на материк в лодке. Больше никаких самолетов — плавающих, прыгающих или кувыркающихся.
Я припарковал свой «кадиллак» на стоянке возле больницы «Дрейтон мемориал», куда перевели Джима из палаты «Скорой помощи» в Ломе, и зашагал, освещенный солнцем, к входу. Примерно в два часа я вошел в палату Джима.
Он сидел в кровати, подпертый со всех сторон подушками, не такой загорелый, как прежде, но чисто выбритый, и улыбался рыжеволосой сестре.
— О, Джимми, — говорила она, когда я вошел в комнату, — ты ужасный.
Он заметил меня и махнул рукой. Сестра повернулась и, залившись румянцем, заторопилась к выходу.
— Ему уже лучше, да? — осведомился.
— Лучше? — переспросила она. — Он все хуже! Дверь за ней закрылась, а я схватил протянутую руку Джима и пожал ее. Его рукопожатие было крепким, а зелено-голубые глаза светились.
— Представь себе, — заговорил он, — что этот черствый сухарь Шелл Скотт посылает мне? А?
Я послал ему подкладное судно, наполнив его сладкими грушами.
— Но это лучше, нежели венок на похороны, — сказал я. — Ты выглядишь замечательно, Джим.
— Врачи обещают выписать через неделю. — Он озабоченно покачал головой. — Я жив, но напуган до чертиков. Пули, ножницы, скальпели, швы. Все это погубило меня, и я теперь определенно не гожусь для игры в стриптиз-покер. — Он нахмурился. — Должно быть, было бы чертовски интересно тогда закончить, да?
Джим знал только часть из того, что произошло, новости доходили до него обрывочные, поэтому я
