Я был уверен, что именно так. Я не большой знаток французского. Я и в английском не больно силен. Правда, я знаю, что испанское «jhasta la vista!», кажется, означает «приходи поскорей» или что-то в этом роде. Но сейчас Зина сказала явно другое. Я знал, что первая часть слова означает «хорошо» или «здорово». А что такое «tot»? Может, Зина хотела сказать, что я еще «тот» кретин?
Но я постарался выкинуть из головы и эти мысли, и все, что было связано с Зиной, с автобиографией Чейма «Я» и всем остальным в кейсе. Я в последний раз на этой неделе отправлялся в полицейское управление Лос-Анджелеса. В отдел по расследованию убийств. К Сэму.
Когда я говорил с Сэмом по телефону из дома Зины Табур, Кларенс Ладлоу пришел в себя.
По заключению медиков, он остался цел и невредим. Его дубовый череп, как оказалось, мне не удалось расколоть. Пока я увлеченно беседовал с Сэмсоном, Ладди доставили в полицию и сейчас допрашивали в той самой комнате, в которой мы с ним говорили раньше.
Там же находились двое адвокатов, врач и незримо присутствовал Верховный суд Соединенных Штатов в полном составе.
Я говорю это не в порядке критики, а просто констатирую, какие силы были брошены на защиту прав Ладлоу. Меня это не останавливало — уж я позабочусь о том, чтобы разоблачить его злодеяния.
— Сэм, — говорил я, — может, даже такой псих, как Вик, понимал, что ему не уйти от наказания, если он убьет таких известных звезд, как Зина Табур и Сильвия Ардент. Но скорее всего, он этого не понимал. И в то же время был уверен, что любая из них может разбить его алиби. Наверняка он рассказал Лэшу, как ему удалось добыть свое алиби, и посоветовал убрать девчонок. Теперь, когда Вика и Эдди нет в живых, мы, наверное, уже не узнаем, так ли все было. Но это не важно. Надо просто взглянуть на ситуацию с точки зрения Лэша.
Сэмсон крутил в руках сигару:
— Понимаю, что ты хочешь сказать. Но все равно, продолжай.
— Лэш заполучил, что хотел, — рукопись Чейма, все документы и, самое главное, признание Каннибала, в котором в числе прочих названо и его имя. Да, Вик принес Лэшу все. Но Лэш знал, что Вика задержали возле «Индейского ранчо», и не сомневался, что его алиби рано или поздно рухнет и что полиция непременно доберется до него. Лэш понимал, что нельзя допустить, чтобы Вик убил Зину и Сильвию. У него оставался только один способ обезопасить себя: уничтожить связующее звено между Джелликоу и собой и таким образом избежать причастности к этому делу, даже если девчонки расколются. Очень простой и естественный способ.
Сэм сунул сигару в рот и провел рукой по стального цвета волосам:
— Убить Вика?
— Конечно. Тем более, что и без того у Эдди появились основания избавиться от Вика. Когда мы с тобой расшифровывали тот алфавит, мы предполагали, что четверо названных Маккиффером бандитов были Вик Пайн, Хенни Огрест, Кейси и сам Маккиффер, то есть «Е», «Ж», «3», и «И». А теперь, когда мы ознакомились с признанием Хенни, мы окончательно в этом убедились.
— И что же из этого следует?
— А то, что Маккиффер и Пайн, не считая самого Лэша, оставались единственными участниками и свидетелями того убийства четырехлетней давности. Хенни смылся. Кейси погиб. После убийства Маккиффера — а Эдди охотился за ним с воскресенья — из той четверки остался только один Вик, который мог в один прекрасный день расколоться. Так что Лэш в любом случае прикончил бы Вика. А история с алиби и девчонками только ускорила события.
— Возможно. Но достоверно мы знаем лишь одно: сам факт его смерти. Ты утверждаешь, что его убил Ладди, основываясь на том, что у того оказались лишние часы и кольцо?
— Не только на этом, хотя это главное. Мы знаем, полиция остановила Вика на Тангелвуд-Лейн в 23.22. Если оттуда он сразу поехал к Лэшу, то добрался к нему максимум за двадцать минут. Скажем, в 23.45. Ладди был занят — он преследовал с Рыкуном Маккиффера и готовил мое убийство. А потом еще давал здесь показания. Освободился он в два часа утра. Дадим ему полчаса на то, чтобы добраться до апартаментов Эдди.
— Я готов дать ему сколько угодно, если ты объяснишь, к чему ты клонишь.
— Вот к чему, Сэм. Около половины четвертого, то есть полтора часа спустя после того, как Ладди освободился, я проник через окно ванной Лэша к нему в спальню. И тут же услышал, как хлопнула дверь и послышался топот ног. Это и был Ладди. Он только что пришел, Сэм. Не из полиции, а откуда-то еще. Вика дома не оказалось. Почему? Да потому, что с ним только что произошел тот «несчастный случай». А Ладди вернулся с часами и кольцом Вика в кармане. — Я помолчал. — К счастью, Сэм, я не оставил Ладди времени вынуть их из кармана.
— Почему каждый раз, как ты совершаешь глупость, ты говоришь, «к счастью»?
— А разве это не к счастью, если у Ладди остались часы и кольцо, а у только что погибшего Вика их не оказалось? Ведь они принадлежали Вику Пайну, и забрать их Ладди мог, только подстроив по приказу своего босса этот роковой несчастный случай. А я просто оказался в нужное время в нужном месте. И считаю, что это к счастью. А ты?
У Сэма было свирепое лицо.
— Нет, черт возьми, ты оказался не в нужном месте! Прежде всего, незачем тебе было вообще туда соваться.
Святой боже! Разбил окно, вломился в квартиру, да еще балансировал на этой балке…
— Не балансировал, можешь не сомневаться…
— Нападение, убийство, избиение. И если честно, то даже кража. Ведь ты же фактически выкрал этот кейс с рукописью.
— Сэм, ради бога! Я же просто вернул украденную собственность. Я — сознательный гражданин, честно исполняющий…
— Хватит трепаться. Пойдем лучше послушаем, что скажет Ладлоу.
— То есть я тоже могу пойти?
— А почему бы тебе не пойти? Так я хотя бы смогу приглядеть за тобой, — пошутил он и нехотя добавил: — Можешь даже еще раз попытаться его расколоть. Как ни странно, с тобой он скорее что-нибудь выболтает.
Кажется, и на самом деле Ладди в этот раз — наверное, впервые в жизни — готов был сказать правду, то есть признаться. Или на мягком жаргоне уголовников — расколоться.
Временами такое случается. И чаще, чем об этом становится известно. Преступник просто созревает для признания. И не пытайтесь объяснить этот феномен обращением к религии, фрейдовскими комплексами или какими-то психическими отклонениями, хотя, может, отчасти это и так.
Я об этом знал.
Мы вошли в комнату для допросов. Ладди уже проинформировали о его правах, не говоря уже о многократных напоминаниях, что он может не раскрывать рта. Ладди хотел что-то сказать, но один из его адвокатов прервал его, заметив, что он не обязан говорить.
— Давай, Шелдон, приступай.
Все еще «Шелдон».
Я подошел и сел на край стола:
— Привет, приятель.
Тупая, лошадиная, несколько побитая рожа повернулась ко мне.
— Проклятье! А я-то думал, что смог приложить тебя!
— Нет, ты и приложил. Я, наверное, с минуту был в отключке. А показалось — час. — Я закурил. Протянул пачку Ладди, но он покачал головой.
— Чем ты меня огрел? — спросил он.
— Лампой. Ну а потом еще пнул разок.
Он смешно осклабился:
— Краем глаза я видел, как ты ее поднял, но не придал значения. Так, значит, это была лампа? Ха!
— Да, ею я тебя и шарахнул. Жаль, не расколол тебе башку, как тыкву.
