– Он король, – повторила она. – У короля не может быть подозрений. Мы служанки, нам это нравится. Таков закон, который мы чтим. Вот если король пренебрегает нами, тогда мы виноваты.
– Сволочь, ты, – сказал я.
– Что ж! Может, я в тебя влюблена? Я не гашу свет допоздна, только свистнешь – прибегу.
Такова уж ее логика, отталкивающая, но принятая мной.
В один из вечеров, после того как она уже сдружилась с Паолой, которая обхаживала Армандо, и мы, исключив из нашей компании Дино, гуляли вчетвером, она открыла мне тайну Электры.
– Виноват один из наших, – сказала она. – Знаю, об этом нельзя говорить, нельзя предавать… О том, что бывает у нас, вообще нельзя говорить. Но я вижу, как много ты об этом думаешь.
– Мне нужно все всегда понять до конца. Не выходит– значит, беда – я, как пес, кидаюсь на друзей, ссорюсь с матерью.
Она приласкала меня. Мы лежали на постели из трав посреди камышей.
– Я же говорю: один из наших, родом из Луканьи. Он овладел ею, когда она была совсем девочкой. Причем, неплохой парень как будто… Тебе не понять наших страшных ночей в казармах. Спали на одной кровати, под одним одеялом, втроем-вчетвером. Она еще не была женщиной, но знала все. Не она первая, и со мной так же было, – добавила она спокойно. – Спала, и кто-то ко мне подобрался. Но я не стала из этого делать трагедию. А Электра и без того была немного сумасшедшая, ну, больная. Ему было почти двадцать, они могли бы пожениться, но он исчез, спутавшись с какими-то торговцами шерстью, а потом вернулся с женой-немкой. Вернулся, чтоб уехать тотчас: ему угрожала тюрьма за дезертирство с военной службы. Что до Электры, то она уже не могла обойтись без мужчин и повела себя так, чтобы больше ни в кого не влюбляться.
– Тебе это кажется убедительным?
– Ее поймет только женщина, – сказала она. – Нет для нее другого бунта, другой защиты. Что ж, ты бы хотел, чтобы она себе пулю в лоб пустила? Мы – южане, но мы из Греции. Для нас мужчина – самое святое.
– Король.
– Конечно, король! – воскликнула она. – А ты? Кто ты?
Она растрогала меня. Я начал смутно ее уважать.
– Но отчего же она покончила с собой? – спросил я.
– Она не хотела, – сказала Розария. – Дозой ошиблась. Это были другие таблетки, не снотворные, как тогда писали в газетах. Забеременела, хотела сделать выкидыш…
14
С Джо (впрочем, как и с Бенито) меня свела драка. Сначала Дино рассказывал мне об этом высоком, страшно худом парне: «Представь себе вешалку с головой и ногами!» Он мулат. Мы могли принять его за «новоиспеченного Томми», за араба или алжирца с очень темным, оливковым цветом кожи. Волосы черные, мягкие, но не курчавые. Он зачесывал их назад, чтоб они не казались такими густыми. Он и одевался как-то совсем не по моде. Костюм серый, пиджак слишком короток, брюки едва доходят до лодыжек; ну, рубашечка, галстучек – словом, господский сынок, только ясно с первого взгляда, что ему до настоящих господ далеко. Походка какая-то робкая, хотя голову держит прямо, грудь выставляет вперед; из кармана всегда торчит спортивная газета; книги носит под мышкой. Сидя на скамейке у площади Далмации, мы толковали о Коппи,[22] говорили о фильмах, о девушках-гречанках и частенько видели, как он ждал троллейбус, направляющийся в Сесто.
Как-то раз в Народном доме мы собрались у проигрывателя – слушали Модуньо – и увидели в окно, как он идет по улице.
Летними вечерами мы уже с пяти часов бездельничали на берегу. С нами бывали Паола, девушка из квартала Рифреди, и Розария, такая не похожая на Электру гречанка. Он усаживался в тень под мостом с книгой в руках, меняя место, когда его настигали лучи заходящего солнца. Потом вставал, собирал букетик маков и маргариток, перевязывал его травинкой и уходил. Нас, в особенности меня и Дино, занимало не его присутствие, а то постоянство, с которым он возникал на наших улицах. Мы со своей скамейки кричали ему вдогонку: «Hey, Joe, where you goin?»[23] Он не оборачивался – значит не американец.
Армандо с присущей ему логикой выбившегося в трактирщики крестьянина в двух словах описал его судьбу, как она ему представлялась. Разумеется, угадал: он обо всем толковал рационально, а значит, правильно. «Думаю, отец у него негр, мать – итальянка. Должно быть, остался сиротой, теперь учится в школе у отца Бонифация при церкви Сан-Стефано».
Однажды за окном возникла фигура Джо, которого мы могли разглядеть по пояс.
– Привет, кучерявый, – сказал Дино.
На этот раз Джо обернулся, нас поразила необычная ясность взгляда, лицо его словно светилось и совсем не казалось черным. Без злобы, даже весело он ответил:
– Привет! – и зашагал дальше. Теперь мы каждый раз здоровались с ним при встрече. А как-то вечером завязали с ним через окно вот какой разговор:
– Привет, Джо!
– Привет! Как тебя звать, не знаю, – ответил Джо.
– Да он свой парень, – сказал я. – Постой, зайди-ка сюда.
Но он побежал к остановке и вскочил в подошедший автобус.
На другой день мы вместе с Армандо – я со своей гречанкой, он с девушкой из нашего квартала, сидели на берегу в тени камышей. В туристский сезон Дино не мог освободиться до самого вечера, задерживался за отцовским прилавком. С девушками ему вообще не везло.
