Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)

нянюшка. – Ума не приложу, и как он такое выдумал…

Бадья поскреб подбородок. Голова его шла кругом.

– И ему можно доверять, – добавила матушка. – Он честный. И, как я уже говорила, он знает все об Опере. Абсолютно все. Даже то, где кое-что лежит.

Этот аргумент был самым весомым.

– Хочешь стать главным режиссером, а, Уолтер? – спросил Бадья.

– Благодарю, господин Бадья, – ответил Уолтер Плюм. – Был бы весьма счастлив. Но кто будет чистить уборные?

– Что-что?

– Не хотелось бы их запускать. Я столько сил потратил, чтобы все там работало как надо…

– О-о? Ну… В самом деле? – Глаза господина Бадьи на мгновение сошлись в кучку. – М-да, что ж, отлично. Во время работы, если хочешь, можешь петь, – щедро разрешил он. – И я даже не урежу тебе жалованье! Я… Я, наоборот, как раз намеревался его повысить! И буду платить тебе… шесть… нет, целых семь долларов, и ни пенсом меньше!

Уолтер задумчиво поскреб подбородок.

– Господин Бадья…

– Да, Уолтер?

– Мне кажется… по-моему, господину Зальцелле вы платили целых сорок долларов, и ни пенсом меньше…

Бадья повернулся к матушке.

– Он что, совсем разум потерял?

– Ты только послушай, какие песенки он пишет, – хмыкнула нянюшка. – Самое то, и даже не на этих ваших заграничных языках. А кстати, посмотрите… звиняйте на секундочку…

Она повернулась спиной к зрительному залу… …Шуршшлепчпокшурш… И волчком крутанулась обратно, сжимая в руке кипу нотной бумаги.

– Хорошую музыку я с первого взгляда узнаю, – произнесла она, передавая ноты Бадье и тыкая пальцем в особо полюбившиеся отрывки. – Смотри, какие закорючки ритмичные.

– То есть все это… ты написал сам? – обратился Бадья к Уолтеру.

– Совершенно верно, господин Бадья.

– Надеюсь, ты занимался этим в свободное от работы время?

– Тут есть одна чудная песенка, – встряла нянюшка. – Называется «Не плачь по мне, Орлея». Очень печальная, прямо обрыдаешься. Кстати, это мне напомнило, пойду посмотрю, как там госпожа Плюм, не очух… в смысле, не проснулась ли. Во всей этой суматохе я, может, слегка переборщила. – И нянюшка Ягг бодро затрусила прочь, периодически подергиваясь, когда какая-нибудь деталь костюма в очередной раз куда-нибудь врезалась. По пути она подпихнула локтем балеринку, которая с открытым ртом наблюдала за происходящим. – Это балеринство не такая уж сложная штука, а?

– Прошу прощения, осталась одна вещь, в которую мне трудно поверить, – произнес Андре.

Подняв шпагу Зальцеллы, он осторожно провел рукой по клинку.

– Ай! – воскликнул он.

– Что, острый? – спросила Агнесса.

– Да! – Андре пососал палец. – И она схватила его голой рукой?

– Она ведьма, – объяснила Агнесса.

– Но шпага же стальная. Я всегда считал, что на сталь волшебство не действует! Это известно каждому.

– На твоем месте я бы не стала так уж удивляться, – кисло буркнула Агнесса. – Скорее всего, это был какой-то трюк…

Андре повернулся к матушке.

– И ты даже не поцарапалась?! Как… тебе…

Сапфировые глаза матушки словно бы загипнотизировали его. Когда же Андре наконец отвел взгляд, вид у него был смутно озадаченный, словно у человека, который никак не может вспомнить, куда он задевал то, что буквально секунду назад держал в руках.

– Надеюсь… гм, надеюсь, Кристина не ранена? – промямлил он. – Почему никто ею не занимается?

– Она вопит и падает в обморок до того, как начинается вся суматоха. Момент она подгадывает очень точно, – хмыкнула Пердита, она же Агнесса.

Андре двинулся по сцене, Агнесса устремилась за ним. О Кристине все же нашлось кому позаботиться – ее, опустившись на колени, обмахивала пара танцоров.

– Было бы ужасно, если бы с ней что-то случилось, – произнес Андре.

– О… да.

– Все говорят, она такая многообещающая… Сзади подошел Уолтер.

– Надо ее куда-нибудь перенести, – сказал он. Его голос звучал жестко и отчетливо.

У Агнессы создалось отчетливое ощущение, что вдруг у ее мира отвалилось дно.

– Но… но вы-то знаете, что пела за нее я!

– О, да… да, разумеется… – замялся Андре. – Просто… дело в том… это, видишь ли, опера… не знаю, как объяснить…

Уолтер взял ее за руку.

– А ты меня учил! – в отчаянии крикнула она ему.

– И ты оказалась очень способной ученицей, – кивнул Уолтер. – Она даже после долгих лет занятий не сможет петь, как ты. Но есть такое понятие, как «звездность». Не всякий человек может стать звездой, для этого тоже нужны задатки.

– Это то же самое, что талант? – парировала Агнесса.

– Примерно, но встречается куда реже.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Лицо нынешнего Уолтера стало более сосредоточенным, обрело очертания и при свете рампы казалось весьма привлекательным.

Она рывком высвободила руку.

– Когда ты был Уолтером Плюмом, ты нравился мне намного больше.

Агнесса уже повернулась, чтобы величественно удалиться, но внезапно почувствовала на себе взгляд матушки Ветровоск. Взгляд насмешливо буравил ее спину.

– Э-э… надо перенести Кристину в кабинет господина Бадьи, – сказал Андре.

Свой фразой он словно бы разрушил некие чары.

– Ты абсолютно прав!!! – воскликнул Бадья. – И господину Зальцелле тоже нечего трупом лежать на сцене. Вы, двое, отнесите его за кулисы. А остальные… Представление все равно уже почти закончилось… Э-э… Так и есть… Опера закончилась…

– Уолтер Плюм!

Это появилась нянюшка Ягг, которая вела под руку госпожу Плюм. Мать Уолтера впилась в сына взглядом маленьких и блестящих, как бусинки, глаз.

– Ты что, был плохим мальчиком?

Господин Бадья, приблизившись, слегка похлопал ее по руке.

– Тебе, пожалуй, тоже стоит пройти ко мне в кабинет, – сказал он.

Он передал кипу нот Андре. Тот вытащил наугад первый попавшийся лист и сначала небрежно скользнул по нему взглядом, а потом глаза его вдруг расширились.

– Эй… да это же очень хорошо! – воскликнул он.

– В самом деле?

Андре просмотрел другой лист.

– Силы небесные!

– Что? Что такое? – не понимал Бадья.

– Я просто никогда… то есть даже я понимаю… этотум-ти-ТУМ-тум-тум… ага… Господин Бадья, это ведь не опера вовсе. Здесь есть музыка, но… да… танцы, пение. Но это не опера. От оперы это весьма далеко…