хороша.
Надежда, дочь Пивкина, оказалась милой застенчивой девушкой, ничуть не похожей на учительницу, она краснела после каждой реплики отца, расхваливавшего ее достоинства смущенному, не поднимавшему глаз от тарелки, Свиркину.
Утро было солнечным и морозным. Стройные кедры недвижно застыли на фоне синего неба. В доме Пивкина царила тишина, только на кухне негромко переговаривались хозяева, да в печи потрескивали поленья.
Раздался громкий стук в дверь.
— Иваныч! — ворвался в прихожую парень в распахнутом полушубке. — Леха только что из поселка на своем снегоходе выскочил! Оказывается, он у Коськи Вахрушева ночевал. Видать, узнал, что мы его брать будем и дал стрекача!
— Не шуми, — остановил его участковый. — Куда он подался?
— В сторону кордона!
— Беги, собирай дружинников и за нами на кордон. Главное, чтобы он тайгой не ушел. А я гостей подниму.
— Мы уже готовы, — прогудел Роман, появляясь на пороге комнаты. — Поехали.
Свиркин быстро накинул пальто.
— Меня подождите! — крикнул Хабаров, который никак не мог попасть в рукава пиджака.
Машину подбрасывало, заносило, ветки деревьев хлестали по крыше, но участковый инспектор, не обращая на это внимания, не убирал ногу с акселератора, Вязьмикин, вцепившись в стальную скобу, сидел как влитой на переднем кресле. На заднем, как мячики подпрыгивали, вталкиваясь друг в другой, Петр и Хабаров. Пивкин, зажав побелевшими пальцами баранку, зорко всматривался в петляющей по просеке след снегохода Останина.
— Вот зараза! — не оборачиваясь, бросил он. — Напрямик к кордону пошел. Не успеем перехватить…
След снегохода круто ушел в тайгу. УАЗ, взрывая ревом мотора застоявшуюся тишину, продолжал пробиваться по глубокой неровной колее.
Не снижая скорости, Пивкин направил машину прямо на бревенчатый дом егеря. У крыльца стоял снегоход. УАЗик замер рядом. Оперуполномоченные кубарем выкатились из кабины. Роман, заметив, что Хабаров устремился на ними, втолкнул его назад:
— Сидите! — и бросился по ступенькам.
Взлетев на крыльцо, он ударом плеча распахнул дверь, в два прыжка пересек сени, рванул на себя другую и… замер на пороге. Свиркин, бежавший следом, с размаху налетел на него и, остолбенев, тоже опустил пистолет. Оттолкнув их в сторону, в комнату ворвался Пивкин и закричал на здоровенного детину в полушубке:
— Ну, Леха, мерзавец! От милиции бегать, не ожидал от тебя! Собирайся! — махнул он пистолетом в сторону двери. — И без глупостей! — заметив у окна, рядом с самодельным мольбертом, сколоченным из плохо оструганных брусков, бородатого мужчину в стареньких джинсах и поношенном, вытянувшемся чуть не до колен свитере, участковый ткнул пистолетом в его сторону. — А это кто?
Мужчина, непонимающе глядя на участкового, машинально проследил за движением ствола и растерянно поскреб затылок черенком кисти.
— Александр Степанович Ершов, — справившись с собой, почти спокойно пробасил Вязьмикин, — безвременно ушедший от нас молодой талант…
— Саша, Саша, как же так?! — причитал, протиснувшись в комнату Хабаров, приближаясь на нетвердых ногах к своему другу. — Как же так получилось?
— Ладно, решайте свои проблемы, пойду свежим воздухом подышу, — Роман поднялся с кровати и, взглянув на притихших художников, направился к двери.
— Я с тобой, — подскочил Свиркин, не замечая, что Роман с едва заметной досадой покосился на него.
На крыльце гостиницы Вязьмикин тяжело вздохнут о тут же лицо его просветлело.
— Петя, тебе омуль копченый не нужен?
— Нужен! Ребят из общежития угощу.
— Беги, пока магазин не закрыли, — взглянул на часы Роман. — Я тебя подожду.
Свиркин вприпрыжку побежал к похожему на сказочный теремок магазинчику, стоящему на другой стороне улицы. Когда он попросил продавщицу взвесить пять килограмм копченого омуля, та, смерив его настороженным взглядом, не шутит ли, помолчала, а потом коротко ответила: “Не сезон. Есть иваси. Брать будете?” Иваси Петр брать не стал. Он выскочил из магазина. Вязьмикина не было.
Поднявшись по скользкой крутой лестнице, Роман кивнул дежурному по райотделу милиции и направился по коридору, освещенному гудящими лампами дневного света. Потолкавшись у одной из дверей, он нерешительно постучал. Услышав приглашение войти, глубоко вздохнул, словно приготовился броситься в холодную воду и шагнул в кабинет.
Татьяна Алексеевна подняла глаза, и Роман понял, что его ждали. Ему хотелось сказать что-нибудь бодренькое, но в голову ничего не приходило.
— Что же вы стоите? — тихо проговорила Феоктистова.
Роман кашлянул, пригладил усы и осторожно опустился на стул. Они молча смотрели друг на друга.
— Я… хотел сказать, — отводя взгляд, проронил Роман, но ему не дал договорить ворвавшийся в кабинет пухленький капитан.
— Татьяна! — раскатисто закричал он с порога. — К тебе хулиган при… — капитан резко остановился, словно уперся в толстое стекло, преграждающее ему путь, посмотрел на зардевшуюся Татьяну Алексеевну, перевел взгляд на Вязьмикина и, буркнув “извините”, ретировался.
Через пару минут он, деликатно постучав, просунул в дверь голову:
— Татьяна Алексеевна, тут такое дело… Шофер из сто сорок пятой мехколонны виниться пришел, говорит, кого-то ударил возле клуба, вот я и подумал, не вашего ли художника… А? — посмотрел он на Вязьмикина.
Роман кивнул, хотя плохо понимал, о чем говорит этот кругленький, похожий на надувной пластиковый мяч, капитан. Феоктистова сориентировалась быстрее:
— Пусть заходит.
В кабинет, споткнувшись огромными унтами о порог, ввалился крупный парень в меховой куртке и лохматой волчьей шапке, которую он тут же стянул. Приглаживая густые, давно нестриженные волосы, парень сконфуженно произнес:
— Бобкин я… Андрей.
Феоктистова указала на стул. Бобкин, покосившись на Романа, уселся рядом с ним.
— Я с этой пришел… — чуть заикаясь от волнения, сказал он, — с явкой… с повинной… Друг у меня, Шурик… Александр то есть, Родионов… Мы вместе сюда приехали из Рязани… Хороший парень… был. — Бобкин тяжело выдохнул воздух. — Разбился он на прошлой неделе на Муйском… Я его поминал… Душа болит… Думал полегчает, а оно наоборот вышло. Сначала, вроде, легче, а потом сильнее защемило… Ну и запил я, — он поднял виноватые глаза на Феоктистову. — Вы не думайте, вообще-то, я не пью, как за руль с похмелья садиться на наших дорогах-то, враз в пропасть сыграешь… А тут… Я и не помню, как у клуба
