отеле. Великий отшельник собирался нарушить обет молчания, это не могло не привлечь. Правда, доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера никого к старику не подпускали.
О чем Беллингер хотел сообщить прессе? Они не знают, Беллингер соображениями на этот счет с ними не делился. Как Беллингер чувствовал себя? Превосходно, он даже с утра позволил себе глоток виски. Он пил? Скорее, его можно отнести к умеренным трезвенникам. Он был подвержен депрессиям? Ноу коммент. Он выглядел как человек, принявший важное решение? Несомненно.
Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера на любой вопрос отвечали в высшей степени аккуратно.
Беллингер готовил к изданию какие–то новые вещи? Он что–нибудь написал за годы затворничества? Возможно. У Беллингера были любовницы? Беллингер отличался высокой нравственностью. А его известные литературные скандалы? О, это в прошлом. А его предполагаемые симпатии к крайне левым движениям? Домыслы. Скорее всего, домыслы.
Доктор Хэссоп и литературный агент Беллингера отбили все предварительные атаки журналистов. Но сама пресс–конференция не состоялась.
За пятнадцать минут до ее начала в номере Беллингера раздался телефонный звонок. Старик сам снял трубку, но разговор не продлился долго. Если быть точным, разговора в общем–то и не было. Беллингер выслушал неизвестного, ни слова не сказав в ответ. Потом он аккуратно опустил трубку на рычаг, подошел к письменному столу, выдвинул нижний ящик и что–то из него достал. Ни доктор Хэссоп, ни литературный агент не придали этому никакого значения. Но затем прогремел выстрел.
Беллингер застрелился из старого «вальтера». Разрешение на хранение оружия у него имелось.
Что это был за звонок? Беллингер часто разговаривал по телефону? Он ожидал звонка? Он прятался от кого–то? Ему грозила опасность?
Никто на эти вопросы пока не ответил.
4
«Господи, господи, господи, господи…»
Я спас Джека Берримена на острове Лэн, а Джек вытащил меня из бэрдоккской истории; мы не раз рисковали, мы прошли с ним через многое, но всегда вместе! А вот Беллингер, насколько я мог судить, ни на кого не мог опереться.
Что надо услышать по телефону, чтобы, повесив трубку, не раздумывая пройти к столу, вытащить из ящика пистолет и пустить пулю в лоб, не обращая никакого внимания на людей, которые, может быть, могли оберечь его от опасности?
Могли?
К черту!
Я ничем не хотел забивать голову. Я даже газеты не стал просматривать. Я устал от вранья, я сам не раз прикладывал к вранью руку. Я чувствовал: вокруг Беллингера разверзнется океан вранья, чем дальше, тем его больше будет. Я даже с Паном не встречался два дня – валялся на пляже, благо, вновь появилось солнце; а вечером сразу ускользал в свой домик.
Потом резко похолодало.
– Вам надо что–то купить, – заметил мне Пан, когда я все–таки у него появился. – Плащ. Или пальто. Что вы предпочитаете?
– Мне все равно.
Он подмигнул:
– Могу дать машину.
– Машину?
Рано или поздно я должен был связаться с доктором Хэссопом. Почему не сейчас?
– Ну, ну, – поощрил меня Пан, потирая рукой длинный небритый подбородок! – Вам тоже надо развлечься. Только я предупреждал – дороги неважные. Составить компанию?
– Не стоит.
– Я вижу, вы не из трусливых.
Он растянул тонкие губы в глупой усмешке, и я вдруг увидел – он не просто пьян, он по–настоящему пьян. И это с утра! Если он свалится вместе с машиной с обрыва, здесь отбоя не будет от полицейских и журналистов.
– Давайте ключи, – сказал я. – Пожалуй, лучше поехать мне, чем вам. Поменяемся ролями: я отправлюсь за припасами, а вы на пляж.
– На пляж? – Эта мысль развеселила его. – Почему нет? Почему не поваляться на камешках, пока они не остыли?
И пожаловался:
– Я даже пугаться стал с опозданием. С чего бы это? Поворот за спиной, а меня морозом прихватывает.
– Это джин, – сказал я. – Это реакция на большие порции джина. – И спросил: – Что вам привезти?
– Газеты, прежде всего газеты, – перечислил он. – Что попадет под руку, то и берите. Ну, и кое–что от зеленщика. Он знает, что мне надо. Сошлитесь на меня. Идет?
Я кивнул.
Я чувствовал: заляжет Пан не на камешках, а где–нибудь здесь, в баре, хотя бы вот в том кресле, с бутылкой джина в руках. Дай бог, если к моему возвращению в бутылке останется хотя бы на донышке.
Но насчет дороги Пан нисколько не преувеличивал.
Некоторые повороты оказались даже опаснее, чем я думал. Тут мало кто ездил. Я едва успевал проскакивать над обрывами, подернутыми глубокой океанской дымкой, а пару раз царапнул бортом о нависающие над дорогой скалы.
Глухо. Пусто. Ничто не радовало взгляд.
И городок оказался под стать дороге – унылый и пыльный. Аптеки и бары почти пусты, в магазинах ни души, я и зеленщика разыскал с трудом. Тоска провинции запорошила и глаза единственного увиденного мною полицейского. Он кивнул мне, как знакомому, но к машине не подошел. Может, прилип к стене питейного заведения, на которую опирался. Не знаю.
Впрочем, все это вполне устраивало меня. И у первой телефонной будки я остановил машину.
– Наконец–то, – сказал доктор Хэссоп, удостоверившись, что голос в трубке принадлежит мне. – Я ждал звонка.
– Я не хотел звонить раньше.
– Понимаю.
Я не стал тянуть время:
– Я видел газеты.
Он сразу понял, что речь идет о Беллингере, но ничего не сказал.
– Это они ? – спросил я.
– Думаю – да.
– Вы планируете продолжение?
– Его не надо планировать, оно последует само по себе.
– Что это значит?
Он сделал вид, что не расслышал меня:
– Как ты?
– Гораздо лучше.
– Перед отъездом ты выглядел неважно.
– Я отдохнул.
– Это хорошо. Скоро ты нам понадобишься.
– Как скоро?
– Ты поймешь сам.
– Вы дадите мне знать?
– Ты поймешь сам, – повторил он. Видимо, техники Консультации, записывающие разговор, уже растолковали, из какого города я звоню, потому что он не стал спрашивать адрес. Он спросил: – На какое
