Генерал не поверил:
– Вы знаете, что везли?
– Никак нет, товарищ генерал!
Было видно, что обычные слова у генерала кончились.
– Так вас и так! Несите на веранду. Осторожнее, так вас и так!
Гуськом – осторожный Смирнов-Суконин и генерал в штатском – поднялись на открытую веранду. Там сидел в плетеном кресле человек с открытым взглядом, в армейской рубашке и в защитного цвета шортах. Но был он не военный, это точно, потому что поаплодировал смелости и упорству Смирнова-Суконина. Видимо, понравился ему младший лейтенант своими сияющими глазами и то, как он нес бутыль с черной этикеткой, нежно прижимая ее к груди. У самого, кстати, глаза были темные, мерцающие, наверное, всё обо всём знал, а на полу валялись крутые велосипедные покрышки – Schwalbe, немецкие. Сам велосипед, прислоненный к перилам крылечка, был, впрочем, веломировский, отечественный; у таких только раму варят на Тайване.
– Разрешите обратиться?
– Разрешаю, так вас и так!
– Покрышки с выставочного байка?
Человек в армейской рубашке поаплодировал.
– Это зря. Там покрышки, считай, по году валяются.
Человек в армейской рубашке снова поаплодировал, правда, сдержаннее, потом спросил:
– Ты Аксенова любишь? Или так просто – имя симпатичное?
Младший лейтенант решил не врать: «Я вообще-то мало читаю».
Человек в армейской рубашке посмотрел на генерала, а тот слегка развел руками: извини, мол, других солдатиков, доктор Валькович, у меня для вас нет. Непонятно, чем они занимались до появления Смирнова. Трава у веранды и у крылечка мокрая, низкое небо, как везде, слегка моросит, у глухих ворот по внутренней связи давал кому-то отбой немолодой сержант. Ну, понятно, смородина, малина. А еще толстый серый кабель, так и тянется к трансформаторной будке. Конец красиво оголен, торчат медные блестящие нити.
– Хотите добрый совет?
На предложение никто не откликнулся.
Тогда младший лейтенант Смирнов-Суконин носком мокрого ботинка ловко поддел кабель и отбросил в сторону. Кабель спружинил, плюхнулся на металлическую растяжку, голыми медными нитями чиркнул по прислоненному к стене отечественному велосипеду. Красиво чиркнул, плотно: над черной с золотом рамой (сваренной на Тайване) вспыхнуло фиолетовое сияние, будто всех втянуло в нежную радугу. Лицо Смирнова жарко опалило, толкнуло в грудь. Но никакого взрыва, ничего такого, даже бутыль с черной этикеткой «NIVI» не пострадала, только сыпались и сыпались с неба лепестки серого скучного пепла, и колючая малина скукожилась. Всё будто замерло. Невидимая оса звенела в смутном воздухе, но не назойливо, просто звенела, и всё. Кабель-то под напряжением, запоздало догадался Смирнов. Потом черная пелена начала светлеть. Как на выгорающем экране проявилась кирпичная опаленная стена коттеджа. Смирнов ждал аплодисментов, но человек в армейской рубашке лежал скрюченный на каменных ступенях, а генерал взглядом проверял положение кабеля.
Потом наклонился, проверил у лежащего пульс:
– А что, младший лейтенант, у тебя, наверное, невеста есть?
Почему-то решил перейти на ты. Поразился находчивости, наверное.
– Так точно, товарищ генерал, есть!
– Когда обещал невесте вернуться со службы?
– У меня точные цифры! Через сто сорок девять дней.
– Дней? Ты не путаешь?
Задав такой необычный вопрос, генерал Седов вынул из кармана плоский, какой-то необычный мобильник и бросил отрывисто: «Дежурный, у меня труп».
Ужасное слово резнуло слух младшего лейтенанта.
А генерал спрятал необычный мобильник и добавил:
– Из военной тюрьмы быстро не выходят.
– Как из тюрьмы? – не поверил Смирнов. И заторопился: – Товарищ генерал, это же удар током! Земля мокрая, ваш товарищ даже не мучился.
– Что хочешь попросить перед увольнением из армии?
– Повышения по службе, товарищ генерал!
До генерала Седова дошло, наконец, что младший лейтенант в шоке. Он втолкнул его с веранды в прихожую, снял с полки бутылку: «Хлебни!» А на веранде уже топали, кто-то крикнул: «Товарищ генерал, где труп?»
– Как это где?
Генерал и Смирнов с бутылкой в руках вышли на крылечко.
А трупа, правда, не было. Были тучи, – как всегда, низко. Смирнов поставил бутылку на столик и с надеждой выглянул из-за спины генерала: «Я же говорил». Всё, в общем, было на месте, даже бутыль «NIVI» стояла там, где стояла.
– Кто на воротах?
– Сержант Капторенко.
Ну, сержанта Капторенко пугать тюрьмой не имело смысла.
Глаза блестящие, выпуклые, форма подогнана, носится аккуратно:
– Разрешите доложить, товарищ генерал! Уехал он, этот ваш покойник!
Генерал напряженно думал:
– В каком направлении?
– Да на юг. Так и сказал – на юг.
– Что еще он сказал?
– Уточнил, в какой стороне лежит ближайшая государственная граница.
– Вы уточнили, конечно?
– Нам врать не разрешается.
До Монголии на велосипеде быстро не доберешься, но Смирнов покойника явно недооценил. Покойник умел крутить педали. Только в Бийске у торгового центра Смирнов увидел знакомый велосипед с хвалеными немецкими покрышками. На всякий случай перочинным ножом ткнул в тугую резину: побегаешь, мол, от меня! – и тут же получил по голове деревянным ящичком. Хозяйка велосипеда, немолодая дачница, рассады на хулигана не пожалела.
Зато в Сростках, куда младший лейтенант добрался на попутке (приказ генерала был прост – догнать и задержать бежавшего), Смирнова-Суконина ждала удача: отечественной постройки велосипед (только рама сварена на Тайване) с прекрасными немецкими покрышками, стоял около кафе «Улыбка». Пыльный велосипед, усталый. Можно не сомневаться – отмахали на нем не одну сотню верст. Вот ведь гусь, посмеялся про себя Смирнов. Считается покойником, а лихачит.
И счастливо ткнул ножом в неподатливую резину.
Длинноногая девушка, садившаяся в зеленую «вольво», засмеялась: «Вы это зачем сделали? Это ваш велосипед?»
Смирнов обрадовался: «Хотите добрый совет?»
«Нет уж, не надо», – ответила девушка и укатила.
А на Смирнова набросился психованный тип. Вроде как странствующий бард, они у нас все психованные…
В бокале вина Смирнов себе не отказал.
Губы залоснились, голубые глаза смотрели влажно.
Неподалеку вскрикнула кукушка. Тоже, наверное, радовалась.
Смирнов хихикнул: «Кукушка, кукушка! Сколько мне жить осталось?»
Знал, что кукушка пророчит годами, а не сутками. В смысле предсказывает будущую жизнь в годах. Такая у нее единица измерения.
