умрет сегодня. К тому же она непокорно избежала смерти. У нее есть еще один день, чтобы жить, и еще один, и еще много дней. Тем утром я ощущала такую радость, какую редко испытывала потом.
Я окончила последний класс средней школы, и у нас с Моппет было еще одно лето, которое мы провели вместе. Осенью я поехала учиться в колледж в Пенсильванию, но очень беспокоилась о Моппет и в письмах всегда спрашивала о ней.
Однажды я возвращалась из колледжа домой на выходные. Родители меня встречали. Я хорошо помню тот отрезок шоссе недалеко от Парка-Слоуп, где они, тщательно избегавшие моих вопросов о Моппет, наконец сказали мне, что ее состояние вдруг начало стремительно ухудшаться и несколько дней назад они усыпили ее.
Мое сердце остановилось: она умерла? Моппет умерла? Я знала, что это должно было случиться, но не могла в это поверить. Было слишком тяжело. Не помню, как поднялась по ступенькам и вошла в дом. Время остановилось там, в машине на шоссе, когда я узнала, что у нас с Моппет теперь не будет того, чего я так страстно желала: еще немного времени вместе. Моппет больше не было.
Я вернулась в колледж продолжать обучение, но мои мысли все время возвращались к Моппет, к тем четырнадцати годам, которые мы прожили вместе. Я думала о том, как много она дала мне, гораздо больше, чем я ей. Я вспоминала, как сильно она меня любила именно тогда, когда я в этом больше всего нуждалась, как мы веселились вместе, какой милой она была. И если утки в Просрект-Парке не вспоминали о ней, то я вспоминала. И очень скучала.
Когда умирает собака, вместе с которой прошло детство, то детство заканчивается. Это не означает, что я больше не поступала по-детски, в хорошем и плохом смысле этого слова. Но исчезла та наивность, которая неразрывно связана со словом «навсегда».
Очень долгое время я могла думать о Моппет только с душевной болью. И когда, наконец, боль утихла, она снова вернулась ко мне. Теперь Моппет всегда со мной, в моем сердце, а теперь и на этих страницах, где она вновь ожила.
2. Преданная Делла
Когда мне было лет 25–26, кто-то из моих друзей спросил «Есть ли у тебя кто-нибудь, ради кого стоит жить?» и я без малейшего колебания ответила «Да, Делла – мой датский дог». И если бы мне задали этот же вопрос сейчас, почти двадцать лет спустя, ответ был бы таким же.
Прошло полгода, как умерла Моппет. Я перевелась из сельского колледжа на второй курс колледжа в Нью-Йорке. Теперь я жила дома и могла опять завести собаку. И очень сильно этого хотела. С тех пор как Моппет открыла мне глаза на удивительный и прекрасный мир собак, жизнь без собаки казалась монотонной, бесцветной и неинтересной. Но кокер-спаниеля я больше не хотела. Зная по собственному опыту, что такое синдром «второй сестры», я опасалась, что если заведу еще одного кокер-спаниеля, с ним может произойти нечто подобное. А новое маленькое беззащитное существо заслуживает открытого сердца и внимания без какого-либо бесполезного сравнения с его предшественницей. Я начала присматриваться и интересоваться другими породами. Сегодня мне не нужно ходить по улицам Парка-Слоуп, чтобы посмотреть на собак и их хозяев. Сегодня мне достаточно сделать двадцать шагов, чтобы оказаться «на выставке» собак в Просрект-Парке, которая происходит здесь по утрам в субботу и воскресенье.
Сотни владельцев собак приходят сюда еще до девяти часов утра, чтобы их питомцы могли побегать без поводка. Есть среди этих собак и дворняжки, но у большинства – хорошая родословная. Некоторые владельцы просто стоят со стаканчиком кофе в руках, пока их собаки гуляют. Но таких немного. Большинство прогуливается, разбившись на компании от одного конца поляны до другого, и беседуют, а их собаки, в свою очередь, получают удовольствие от возможности пообщаться и размять лапы. В основном владельцы говорят о своих собаках и породах. О том, где они взяли этого золотистого ретривера или вест- хайленд-уайт-терьера, французского бульдога или норвежскую гончую, уиппета или выжлу, а также о том, где можно купить неаполитанского или тибетского мастиффа, собак других редких пород, которые тоже «представлены» на этом большом «собачьем смотре».
Но в конце шестидесятых дело обстояло иначе. Собачий бум девяностых, который привел к стремительному увеличению количества собак в стране до небывалых пятидесяти восьми миллионов (из-за чего эти годы станут называть «десятилетием собаки», особенно породистой собаки), наступит лишь через двадцать лет. А тогда в Просрект-Парке невозможно было увидеть, например, одновременно несколько датских догов, хозяева которых готовы были бы остановиться и поговорить. Тогда преобладали дворняжки. В конце шестидесятых годов все как-то вдруг изменилось. Появились хиппи, их еще называли «дети цветов», стали популярными призывы «Занимайтесь любовью, а не войной» (что оказалось возможным благодаря противозачаточным таблеткам), «Остановите войну!» (войну во Вьетнаме). Все это противоречило устоявшимся канонам, политике правительства, духу Америки и тому, что мы сейчас называем семейными ценностями. Молодые люди лет двадцати, такие же, как я, с традиционными именами Мери, Джейн, Джон или Ричард, оканчивали колледжи, расставались со спокойной провинциальной жизнью, с таким трудом созданной для них родителями, и переезжали на улицу Гейт-Эшбури в Сан-Франциско или в Гринвич Виллидж в Нью-Йорке. Здесь они вели свою странную жизнь и называли своих детей Цветок, Речка и Лунный луч. Всем собакам хиппи предпочитали дворняжек, и этому есть объяснение. Ничто не свидетельствует о принадлежности к истеблишменту лучше, чем работа в крупной корпорации и банковский счет, об этом же (в меньшей степени, но очень наглядно) может свидетельствовать и наличие собаки с родословной. Такие собаки всегда стоили больших денег. Они были элитарными, и поэтому их хозяева тоже могли считаться элитой. А лохматая и неряшливая дворняга как нельзя лучше говорила о несостоятельности ее хозяина. Она хорошо соответствовала челке, украшениям из бисера, брюкам клеш, длинным волосам и закрывавшим юные лица усам и бороде – этим «визитным карточкам» американских хиппи. Многие из них отказывались от обычных кличек для своих собак – от всех этих Слотов и Рексов – и называли их просто «Собака». По четвергам на постоянном месте сборищ хиппи в парке Вашингтон-Сквер на зов «Собака!» прибегало множество дворняжек.
В то время, когда молодежной культурой предписывалось любить дворняг, непросто было отдать предпочтение такой благородной породе, как датский дог. Конечно же, это не было политическим демаршем с моей стороны. Честно говоря, идея взять дога впервые пришла мне в голову, когда я увидела его изображение на подкрылках колес грузовика. Это послужило толчком, чтобы заглянуть в книги. Но в конце шестидесятых полки книжных магазинов не были уставлены справочниками по породам собак. Мне удалось найти лишь одну-единственную книгу, которая к тому же являлась общим руководством по собаководству. Я прочитала главу о датских догах, и мне понравилось то, что я прочитала. Во мне проснулся интерес. А потом я впервые увидела настоящего живого датского дога: это был большой кобель желтовато-коричневого окраса, который неспешно шел по Проспект-Парку. От его вида у меня перехватило дыхание. А когда я оторвала взгляд от пса, то узнала человека, выгуливавшего такое великолепное животное. Это был доктор, друг нашей семьи, и он готов был рассказать мне все о своем питомце. Его восторженность и то, что я увидела воочию, воодушевило меня, я решила завести именно датского дога.
Сейчас, чтобы получить информацию о заводчиках, я бы обратилась в Американский клуб собаководства (American Kennel Club). Но в тот раз судьба улыбнулась мне: я открыла газету «Нью-Йорк Таймс» и сразу же нашла объявление одной из ведущих кинологов, заводчицы датских догов. Собаки из ее питомника регулярно становились чемпионами на Вестминстерской выставке собак в Нью-Йорке. Я позвонила (в
