– Польщен, – поклонился Андрей и потянулся к ее книгам. – Позволите?
– Ах да, вы же книги таскать вызвались, – вспомнила она. – Извольте!
Андрей был рад. Он шагал и искоса разглядывал ее профиль. Полина нравилась ему все больше и больше.
– Полина, далеко мы идем?
– Я спешу на работу, в трудовую школу номер два. Видите, за водокачкой? – пояснила она.
– Вы учительница?
– Да, преподаю немецкий язык и русскую литературу.
– Ага, все-таки немецкий! – рассмеялся Андрей.
– Немецкий. Гусары немецкого не признают?
– Знал кое-что с империалистической, сносно же говорю только по-французски.
– Ах, значит, это правда? А я уж подумала, рисуется молодой человек, ловеласа разыгрывает. Я французский плохо помню, в детстве изучала. А вы где навострились?
– В гимназии.
– Закончили гимназию? Как мило! – улыбнулась Полина.– А университет?
– Был и университет.
– Я вижу, вы полезный стране человек… Вот мы и пришли.
Они остановились у ворот школы. Андрей отдал книги.
– Полина, простите за смелость, мы сможем увидеться вновь?
Полина размышляла.
– Что ж… Попробуйте!
Она достала из сумочки блокнотик и карандаш, нацарапала что-то.
– Мой телефонный номер. Звоните вечером и не пугайтесь, если ответит папа. Спасибо за помощь! – Полина проскользнула за ворота.
Андрей бережно сложил бумажку, сунул в карман френча и застегнул на пуговицу.
Семен Митрофанович Звонцов держал москательную лавку рядом с базаром уже добрых двадцать лет. Маленький москательщик отличался аккуратностью и общительным нравом. Несмотря на последнее качество, Звонцов умел хранить секреты. Вся округа знала, что уж если дядя Сеня молчит, так никакому Гэпэу его не разговорить, как ни старайся.
В тот самый час, когда вчерашний кавалерист Рябинин знакомился с Полиной, в лавочку Звонцова заглянула довольно примечательная личность. Примечательна она была и своим вызывающе-броским гардеробом, и нахальным выражением физиономии. Широкие плечи облегал серый габардиновый пиджак, ворот рубахи был распахнут, кремовые брюки были заправлены в ярко начищенные франтоватые сапоги. Под низко надвинутым козырьком кепи сверкали быстрые молодые глаза.
– Салют товарищу Звонцову! – улыбнулся гость и свалился на табурет, предназначенный «для клиента».
Семен Митрофанович оторвался от полок с кистями и красками:
– Что за встреча! Доброго утречка, Геночка! Нужда какая занесла к старику или чайку зашел испить?
– Рано чаи-то гонять, Митрофаныч. Дело есть, – посерьезнев, ответил молодой человек.
Звонцов изобразил услужливое внимание и придвинулся ближе. – Случится увидеть кого-либо из Осадчих, шепни: есть, мол, для них малявка [5] в зеленом ящике. Смекнул? – понизив голос, проговорил посетитель.
– Уразумел, Геночка, – кивнул Семен Митрофанович и заверил. – Непременно скажу.
Гость поднялся.
– Вот и вся нужда, – он положил на стол новенькую двухрублевку, подмигнул и вышел вон.
В полдень Семен Митрофанович выполз из своей москательной и, перейдя дорогу, зашел в трактир «Разгуляй». Пробираясь в папиросном дыму, он отыскал столик в углу, за которым трапезничал детина лет двадцати в бирюзовой блузе. Лавочник пожелал ему приятного аппетита и, наклонившись, прошептал:
– Приходили от Гимназиста. Весточка вас в ящичке дожидается, уж загляните.
Здоровяк перестал жевать, кивнул, вытащил из кармана сверкающий полтинник и сунул его Звонцову. Семен Митрофанович поблагодарил и отправился обратно в лавку.
Перед обедом вернулся с пристани Сергунов – он принимал пиломатериал. Войдя в кабинет Рябинина, старший мастер повалился на стул и, отдуваясь, вытер пот со лба.
– Безобразие, Андрей Николаевич! Саботаж, да и только. Выбился из сил.
Андрей оторвался от бумаг:
– В чем дело?
– Значит, так: баржа подошла вовремя, в восемь часов; ломовики наши из крестьянской артели «Освобожденный труд» – тут же, наготове все двадцать подвод. А грузчики, мать их, как всегда – давай капризничать! Это им не так, то не эдак. Короче говоря, не хотят разгружать.
– Почему же? – не понял Андрей.
– Старая история. У нас, как поставка сырья, они – давай саботировать! Ломовики-то работают по найму, мы обязаны платить штраф за простой. Вот грузчики и затягивают. Подозреваю, что они с крестьянами-то в сговоре, – вздохнул Сергунов.
– И вы платите за простой? – рассердился Андрей.
Старший мастер развел руками:
– Что поделаешь, платим. Поди разберись, где правда. У грузчиков своя: тяжело таскать, нехватка рабочих рук, техники… С восьми утра нагрузили всего три подводы.
– Обратитесь к администрации порта, в профсоюз, – недоуменно предложил Рябинин.
– Какой там профсоюз, Андрей Николаевич? – махнул рукой Сергунов. – В порту кругом – одни шкурники! Не удивлюсь, если портовое начальство с этими мужиками заодно.
Андрей стал собирать бумаги:
– Давно творится подобное безобразие?
– Второй раз в этом году. И прошлым летом бывало.
– Вы на чем в порт ездили? – Андрей решительно встал.
– На «гочкиссе», транспортный цех выделил.
– Ждите меня здесь.
Он вышел на улицу и отыскал старенький грузовик «гочкисс», выпущенный еще до империалистической. В кабине дремал водитель. Андрей сел в кабину и толкнул шофера:
– Подъем! Как зовут?
– Вася! – пробудившись, выпалил водитель.
– Я – начальник цеха Рябинин.
– Слыхали…
– Едем на улицу Коминтерна, дом двадцать восемь. Затем – в порт. И чтоб пулей! – скомандовал Андрей.
Вася завозился с рычагом переключения передач:
– Приказ ясен, только этот драндулет пулей не полетит, скорее жабой запрыгает.
Они покатили.
Дома Андрей отыскал «браунинг», сунул его в карман и вернулся к машине.
Порт растянулся вдоль реки на добрую версту.
В центре – пассажирская пристань с беленьким понтонным вокзальчиком, справа и слева – многочисленные пирсы, склады и сараи. У пирсов разгружались и загружались баржи, всюду сновали подводы и автомобили. Чуть в стороне – здание портоуправления, выкрашенное известью, с голубым якорем на фронтоне и красным полотнищем на шпиле. Воздух оглашали сирены катеров, гудки пароходов, крики матросов и гиканье ломовиков.
Вася остановил машину против грязно-серой баржи с гордым названием «Большевик». У причала виднелась вереница крестьянских подвод и кучка лениво передвигающихся людей. Вяло, с расстановкой они укладывали на одну из подвод сосновое бревно. Ломовики-артельщики собрались кружком и, покуривая,
