за происходящим в зале.
– Заинтересовались, Егор Васильевич? – приблизившись, спросил Андрей.
Ковальчук переступил порог:
– Да, решил вот посмотреть, как идут дела у молодежи. Глядишь, помощь нужна, так завком всегда готов.
– Они и сами справятся. Разве что помогите нам воскресным вечером гирлянду повесить. Ребята горячие, чего доброго грохнут, – улыбнулся Андрей.
– Это можно. Хоть день и воскресный, а все же придем, – заверил Ковальчук и прошелся по залу, придирчиво оглядывая готовые лозунги.
– Криво, криво буковку «эр» пишешь! – крикнул старый рабочий Машуковой.
Та, увлеченная надписью и не увидевшая Ковальчука, испугалась:
– Ой, дядя Егор, это вы! А я и не заметила, что под надзором. Верно, «рэ» покосилась, сейчас исправлю, спасибо.
– У меня глаз-то справный. Рисуй, дочка, – усмехнулся Ковальчук.
Андрею понравилось, что завком в лице Ковальчука беспокоится о ходе подготовки к партконференции: «Болит, значит, душа у стариков».
Он отозвал Егора Васильевича в сторону:
– Могу я с вами посоветоваться?
– Слушаю.
– Хотя я и работаю на заводе недолго, но успел заметить, что наш цех – один из лучших. Это и неудивительно – он самый новый. Однако у нас нет душевых. Неприятно, когда рабочие отправляются домой грязными. Подумал я об устройстве душевых в помещении резервного склада, решил посоветоваться с вами.
– Добрая идея, – кивнул старый рабочий. – Раньше-то все рабочие жили по соседству с заводом, а нынче многие таскаются через весь город. Ты вот что, Николаич, сходи к Бехметьеву, он все ж технический руководитель. Покумекайте с ним, а в субботу вечерочком заходи ко мне, я, как член завкома, помогу, чем могу. Дом-то мой не забыл?
– Помню, восемнадцатый.
– Ага, девятая квартира.
– Договорились.
В зал влетел секретарь ячейки Самыгин с озабоченным лицом. Бросая в стороны короткие фразы, он направился к Андрею.
– Салют, Рябинин! Покумекали с братвой над твоей инициативой о культпоходе в деревню. Передовая идея! Завтра после работы садимся писать сценарий. Обязательно приходи. – Он порывался бежать дальше, но что-то припомнил. – Да! Послезавтра пятнадцать парней из ячейки идут в рейд. Будем вместе с милицией вылавливать беспризорников. Ты тоже записан. Личные дела отложи. Сбор в девятнадцать ноль-ноль у проходной.
– Это приказ?
– Конечно! Ты же комсомолец. Как нам без тебя, ты человек опытный!
– Опыта ловить детей у меня нет, – возразил Андрей. – Впрочем, раз положено, придется идти.
Вернувшись к себе в кабинет, Андрей позвонил Полине. Ответил незнакомый голос:
– Полину Кирилловну? Барышня дома, обождите.
Андрей понял, что разговаривал с домработницей. Спустя несколько минут он услышал Полину:
– Слушаю!.. Андрей? Очень рада… У меня все в порядке… Нет, сегодня увидеться не сможем – маме стало плохо, нужно съездить на дачу, вернусь поздно. Давай завтра?.. Ты занят?.. Ах, пишете сценарий, жаль… А в среду рейд?.. Ужасная миссия. Тогда до четверга… Я, наверное, буду скучать…
Андрей проклял в душе всех комсомольцев с их «общественными нагрузками», пожалел Анастасию Леонидовну и подумал, чем бы заняться вечером. Размышления прервал телефонный звонок. Беспокоил Трофимов:
– Ты еще на работе? Тогда послушай: только что закончилось бюро губкома, разбирали и твой вопрос, ну, о стрельбе в порту. Мне поручено объявить тебе строгий выговор. Так что выговариваю! И еще: сходи- ка в милицию по месту жительства, зарегистрируй свой пистолет. Можешь сегодня, окружной уполномоченный, по-моему, сидит до восьми. Ну, удачи!
Недалеко от Еврейской слободки на тихой улице Третьего Интернационала (бывшей Мещанской) стоял трактир «Балаклава». В народе его величали проще – «Балаган». Он и в самом деле полностью оправдывал свое ярмарочное прозвание – просторный и низенький, с выкрашенной охрой крышей. А кудрявые буковки вывески усиливали балаганное впечатление. Трактир был дорогим заведением, с неплохой кухней и дурной репутацией. Обыватели и солидные нэпманы сюда не заходили, считая заведение немодным, а чиновники ленились таскаться из центра на окраину. Посещали «Балаклаву» праздные гуляки, биржевые маклеры средней руки, всяческие мошенники, шулера. Заглядывали и бандиты.
Главной достопримечательностью «Балагана» был лучший в городе оркестр и красавица-шансоньетка Настя Пирожкова. Музыканты играли ладно, могли исполнить любой заказ – только плати. Артистов звали в более престижные рестораны, но хозяин «Балаклавы» Пров Иваныч Закруткин удерживал кумиров публики очень высоким жалованьем.
Против входа в обеденную залу располагались «отдельные кабинеты» – пять номеров, зашторенных бархатными гардинами. Посетители кабинетов обедали в интимной обстановке и наблюдали за происходящим в «Балагане» из-за занавески.
Пройти в кабинеты можно было как из залы, так и со двора. Именно к этому «черному ходу» вечером понедельника подъехала пролетка. Из нее, пыхтя и чертыхаясь, выползла Мамочка, Марья Ивановна Савосина. Пров Иваныч уже ожидал ее у маленькой дверцы.
– Пожалуйте, почтенная Марь Иванна! – засуетился Закруткин и подал Мамочке руку.
– Сколько раз говорила тебе, Провка, – двери-то узки! – ворчала Мамочка, протискиваясь внутрь.
Из темноты коридора слышался ее голос:
– Прикажи извозчику, чтоб ожидал.
Хозяин заверил Мамочку в непременном исполнении наказа и проводил гостью в отдельный кабинет номер один.
Мамочка плюхнулась в кресло, велела кликнуть полового. Пров Иваныч поклонился и исчез.
Была Мамочка нарядна – в светло-лиловом бархатном платье и шелковой накидке, в шляпке с вуалью, на пальцах – многочисленные драгоценные перстни.
Явился половой с карточкой.
– Что ты мне ее суешь? – оттолкнула меню Марья Ивановна. – Я очки забыла. Винца принеси легонького, красненького, да фрухтов, но не ведро – так, вазочку. Рагу из барашка пущай пожарят, да обложат яблочками, морковкой и всякой овощной всячиной – ну, да сам знаешь. Поди прочь.
Покончив с заказом, Мамочка чуть отодвинула занавес и внимательно оглядела обеденную залу. На сцене распевала красавица Настя, прельщая посетителей осиной талией и обширным бюстом:
Заглянул Пров:
– Извиняюсь, все чисто, Марь-Иванна. Были тут час назад трое подозрительных, смекаю, из уголовки, так мы запустили пару «собачек», что в розыске значатся, они легавых на хвосте и увели. Сей момент Семен Кузьмич прибудут.
Мамочка удовлетворенно кивнула:
– Поторопи с винцом-то! Страсть как пить хочется, – она обмахивалась картонным цветастым веером.
– Поторопим, – заверил Пров и удалился.
Вскоре принесли вино и фрукты, – Мамочка выпила и с удовольствием крякнула. В эту самую минуту в кабинет вошел ожидаемый ею посетитель – крепкий мужчина чуть за пятьдесят, в темной поддевке и купеческом картузе. Бритое лицо его выражало строгость и степенность. Он поприветствовал Мамочку,
