Врата огня

Равные знали, что заявление госпожи не может быть прав­дой. И тем не менее, если Диэнек засвидетельствует свое отцовство и поклянется, как требует Арета, все должны бу­дут признать это, и город тоже, иначе его священная честь будет утрачена. Диэнек долго смотрел в глаза жены, кото­рые уставились на него, по верному замечанию Медона, как глаза львицы.

– Клянусь всеми богами,– поклялся Диэнек,– ребе­нок мой.

Аретины глаза наполнились слезами, которые она мгновенно подавила.

Равные пробормотали что-то про осквернение клятвы.

– Подумай, что ты говоришь, Диэнек,– сказал Медон. ­Ты позоришь свою жену и себя, поклявшись в этой лжи.

– Я подумал, друг мой,– ответил Диэнек.

И повторно объявил: да, ребенок – его.

– Тогда возьми его,– распорядилась Арета, сделав последний шаг к мужу и нежно уложив ребенка в его руки. Диэнек взял сверток, словно ему протянули змеиный выводок.

Он снова посмотрел в лицо жены и долго не отводил глаз, а потом перевел взгляд на Равных:

– Кто из вас, друзья и товарищи, поручится за моего сына и внесет в список граждан перед эфорами?

Никто не смотрел на него. Их собрат по оружию принес страшную клятву. Если поклянутся и они в поддержку его клятвопреступления, не замараются ли и они тоже?

– Пусть поручительство за ребенка будет моей привилегией, – проговорил Медон.– Мы представим его эфорам завтра. Согласно желанию госпожи, имя его будет Идотихид, как звали ее брата.

Петух смотрел на собравшихся с бессильной яростью.

– Тогда все улажено,– сказала Арета.– Ребенок будет воспитываться его матерью в стенах дома моего мужа. В возрасте семи лет его отдадут в воспитание как мофакса, и он будет обучаться, как все другие отпрыски граж­дан. Если он проявит достойную доблесть и дисциплину, то, когда повзрослеет, будет посвящен и займет свое место воина-защитника Лакедемона.

– Да будет так,– согласился Медон. Другие члены сисситии, хотя и неохотно, тоже согласились.

Но дело еще не кончилось.

– А вот этот,– сказал Полиник, указывая на Петуха,­ этот умрет.

Бойцы криптеи поставили Петуха на ноги. Никто из Равных не поднял руки в его защиту. Убийцы поволокли пленника в темноту. Через пять минут он умрет. И его тело никогда не найдут.

– Можно сказать?

Это был голос Александра. Он все же решил помешать палачам.

– Можно мне обратиться к Равным сисситии? Медон, как старший, кивнул.

Александр указал на Петуха:

– Есть другой способ разделаться с изменником, и этот способ, я думаю, может принести городу большую пользу, чем поспешная казнь. Подумайте: многие илоты чтят этого человека. Такая смерть сделает его в их глазах мучени­ком. Тех, кто звал его другом, возможно, казнь и устра­шит – на какое-то время, но потом, на поле боя против персов, их гнев может найти другой выход. Они могут предать нас в минуту опасности или причинить вред на­шим воинам, когда те окажутся наиболее уязвимы.

Полиник злобно прервал его:

– Зачем ты защищаешь этого мерзавца, сын Олимпия?

– Он мне никто,– ответил Александр.– Ты знаешь: он презирает меня и считает себя храбрее меня. И в этом он, несомненно, прав.

Равных смутила эта искренность, столь открыто выраженная молодым человеком. Александр продолжил:

– Вот что я предлагаю: пусть этот илот живет, но пусть уйдет к персам. Отведите его к границе и отпустите. Ничто не может устроить его больше в его бунтарских помыслах – он с радостью ухватится за возможность навредить тем, кого ненавидит. Враг примет беглого раба. Он сообщит им ценные сведения, какие захочет, о спартанцах, а они смогут даже вооружить его и позволить пойти под своими: знаменами против нас. Но что бы он ни сказал, это не мо­жет повредить нашему делу, так как среди придворных Ксеркса уже находится Демарат, а кто может больше рассказать о лакедемонянах, чем их собственный бывший царь? Изгнание этого юноши не причинит нам вреда, но выполнит нечто неоценимое: не даст его товарищам среди нас считать его мучеником и героем. Они увидят его таким, какой он есть,– неблагодарным илотом, которому дали шанс надеть алый плащ Лакедемона, а он из заносчивости и тщеславия отверг представившуюся возможность. Отпусти его, Полиник, и обещаю: если боги даруют этому негодяю встретиться с нами на поле боя, тебе не придется убивать его, потому что я сам это сделаю.

Александр закончил и отступил назад. Я взглянул на Олимпия – его глаза блестели гордостью за то, что сын так сжато и выразительно сформулировал свое предложение.

Полемарх обратился к Полинику:

– Проследи за этим.

Криптеи поволокли Петуха прочь.

Медон закрыл собрание, велев Равным разойтись по своим домам и жилищам и не разглашать ничего из происшедшего здесь до завтра, пока в должный час они не предстанут перед эфорами. Он сурово упрекнул госпожу Арету, сказав казав, что этим вечером она сильно испытывала терпение богов. У Ареты тряслись руки и ноги, как это бывает у воинов после битвы, и она без возражений приняла упрек старейшины. Когда