чтобы Бродбенты почувствовали запах табака.
Приходилось идти на жертвы.
68
Четверо братьев словно приросли к земле и не сводили глаз с прямоугольного провала в темноту. Они не могли ни двинуться с места, ни заговорить. Бежали секунды, складывались в минуты, а из пещеры по-прежнему тянуло гнилостной затхлостью. Ни один не решался войти.
И вдруг из глубины раздалось покашливание, а затем шарканье ног.
Братья застыли, будто парализованные, и молча ждали.
Снова шарканье ног. И тут Том понял: отец жив! Он идет к ним из гробницы. Но, как и остальные, Том все еще был не в силах пошевелиться. Когда напряжение стало невыносимым, в черном прямоугольнике постепенно материализовалось лицо. Еще один шаркающий шаг — смутно проявилась фигура. Мгновение — и она обрела четкие очертания.
Человек был страшнее трупа. Он остановился перед ними и заморгал. Он был абсолютно гол, грязен и совершенно иссох, согнулся в три погибели, ничем не отличался от мертвеца и распространял вокруг себя дух смерти.
Максвелл Бродбент собственной персоной.
Секунды продолжали свой бег, а братья так и стояли, словно лишились дара речи.
Бродбент смотрел на них. У него сильно дергалось веко. Он зажмурился и снова открыл глаза. Они были пустыми — два провала в черных кратерах исхудавшего лица. Бродбент быстро переводил взгляд с одного сына на другого. А затем шумно вздохнул.
Том, сколько ни пытался, не мог ни двинуться, ни заговорить. А отец тем временем немного распрямился и опять обвел их взглядом, но на этот раз более осмысленным. Кашлянул, губы пошевелились, но он не проронил ни звука. Поднял трясущуюся руку и что-то прохрипел. Братья подались вперед, стараясь разобрать, что он хотел сказать.
Бродбент прокашлялся, издал нечленораздельный звук, сделал шаг вперед, вобрал в легкие воздух и наконец заговорил:
— Где, черт подери, вас так долго носило?
Слова прозвучали громом, отразились от каменных стен, и их эхо понеслось за пределы пещеры. Наваждение пропало: это в самом деле был их старый отец. Братья бросились вперед и обняли старика. Он, поворачиваясь к каждому по очереди, ответил жарким объятием, и его руки оказались на удивление крепкими.
Прошло несколько долгих минут, и Максвелл Бродбент отстранился. За это время он словно вернул свой прежний рост.
— Господи, — бормотал он, утирая лицо, — Боже мой, Боже мой…
Сыновья смотрели на него и не знали, что отвечать. А старик не переставал трясти седой головой.
— Боже праведный! Как я рад, что вы появились. От меня, должно быть, воняет. Взгляните — я все- таки дерьмо! Гол, грязен, отвратителен.
— Ничего подобного, — возразил Филипп. — Вот возьми… — Он стянул с себя рубашку и подал отцу.
— Спасибо, Филипп. — Максвелл надел рубашку и непослушными пальцами пытался застегнуть пуговицы. — Кто тебе стирает? Рубашка просто неприличная. — Он хотел рассмеяться, но только закашлялся.
Когда же Филипп собрался снять и брюки, Максвелл жестом остановил:
— У меня нет желания устраивать стриптиз, раздевая собственных сыновей.
— Отец… — попытался возразить Филипп.
— Меня похоронили голым. Я привык к такому состоянию. Бораби полез в мешок из пальмовых листьев и достал длинный разукрашенный отрезок ткани.
— Надень это.
— Совсем превращаюсь в местного? — Максвелл недоуменно покрутил ткань в руках. — А как его носить?
Бораби помог отцу обмотать ткань вокруг пояса и показал, как завязать пеньковым шнуром с узелками.
Старик молча стоял. Никто не знал, что сказать.
— Слава Богу, ты жив, — наконец проговорил Вернон.
— Поначалу я в этом сам сомневался, — ответил Бродбент. — Очнувшись, я подумай, что умер и оказался в аду.
— Да что ты?.. — хмыкнул Филипп. — Закоренелый атеист и вдруг поверил в ад?
— За последнее время очень многое изменилось, — улыбнулся Максвелл.
— Только не говори, что ты обрел Бога.
Старик тряхнул головой, положил руку Филиппу на плечо и любовно сжал:
— Я так рад тебя видеть, сын. — Он повернулся к Вернону: — И тебя тоже! — По очереди потрепал каждого по щеке. — Том… Бораби… Вам все-таки удалось. Вы меня нашли. Пища и вода были у меня на исходе. Я бы протянул еще день-два, но не более. Вы дали мне новый шанс. Я его не заслужил, но собираюсь воспользоваться. В гробнице я передумал очень о многом…
Максвелл обвел глазами окрашенную в алое россыпь вершин, развернул плечи и вдохнул полной грудью.
— Ты в порядке? — спросил Вернон.
— Если ты о раке, не сомневаюсь, он по-прежнему со мной, но пока не нанес удара. Пара месяцев у меня есть. Я вам не успел сказать: проходимец забрался ко мне в мозги. Но пока все нормально. Я чувствую себя превосходно. — Он обвел глазами горы. — Ну, давайте выбираться отсюда.
— К сожалению, это не так просто, — заметил Том.
— То есть?
Том посмотрел на братьев.
— У нас проблема. И имя этой проблемы — Хаузер.
— Хаузер? — изумился Максвелл.
Том кивнул и рассказал, какие каждому из них пришлось пережить приключения.
— Хаузер… — повторил старик и взглянул на Филиппа. — Ты связался с этим проходимцем?
— Извини… Я подумал…
— Ты подумал, он может знать, куда я отправился? Что ж, я сам виноват: не предусмотрел такую возможность. Хаузер — безжалостный садист. Однажды на моих глазах он чуть не убил девочку. Взять его в компаньоны было самой главной ошибкой моей жизни. — Бродбент опустился на камень и покачал косматой головой. — Невероятно, насколько вы рисковали. Какую же я совершил оплошность! Последнюю из многих!
— Ты наш отец, — сказал Бораби.
— Тоже мне отец, — фыркнул Максвелл. — Подверг вас такому глупому испытанию. А совсем недавно эта идея казалась мне отличной. Каким же я был идиотом!
— Но мы тоже не оправдали твоих надежд: не стали тремя папочкиными сыночками, каких ты хотел видеть, — заметил Филипп.
— Четырьмя, — поправил его Бораби.
— Четырьмя. Или есть еще? — усмехнулся Верном.
— Насколько мне известно, нет, — покачал головой Максвелл. — Четырех хороших сыновей вполне довольно. Если бы я вовремя понял, какие вы хорошие… — Он поднял глаза на Вернона. — Вот только мне не нравится твоя борода. Когда ты ее наконец сбреешь? Ты с ней похож на муллу.
— Ты сейчас тоже не слишком чисто выбрит, — парировал Верном.
— Извини. — Максвелл махнул рукой и рассмеялся. — Со старыми привычками тяжело расставаться. Можешь растить свою бороду дальше.
Наступило неловкое молчание. Солнце еще выше поднялось над горами и заливало округу уже не золотистым, а белым светом. Пролетела, дружно взмывая, ныряя к земле и бросаясь из стороны в сторону, стайка галдящих птиц. Том посмотрел на Бораби: