сшил ему сапоги. А там и...
Пелагия как раз поравнялась с сараем. Боковым зрением заметила черную щель – дверь была приоткрыта – и мельком подумала: непорядок.
Тут дверь вдруг возьми да распахнись во всю ширь.
Из темноты высунулась длинная рука, схватила сестру за ворот и рывком втащила в домик.
Брякнул задвинутый засов.
Оглушенная сотрясением, ослепшая от внезапного мрака Пелагия вскрикнула, но широкая жесткая ладонь тут же зажала ей рот.
– Ну, здравствуй, фря пароходная, – раздалось из черноты.
И сразу стало понятно, кто это. Даже не по голосу, слышанному всего единожды, а по противному словечку «фря».
Стеклянный Глаз (он же и Волчий Хвост – прав был Бердичевский) выдержал паузу, похоже, наслаждаясь трепетом пленницы.
Темнота уже не казалась ей кромешной. Сарай был сколочен хлипко, со щелями – специально, чтоб яблоки дышали, – и меж досок проникал лунный свет.
Первое, что разглядела Пелагия, – два блестящих глаза, причем блестящих по-разному, однако не поймешь, какой из них настоящий, а какой фальшивый.
– Столько за тобой бегаю, что жалко сразу прикончить, – сказал ужасный человек. – Поживи еще минутку, ладно? Только уговор: если пискнешь, тут тебе и гроб с кисточками.
– Нам не положено, – сдавленно, сквозь ладонь, ответила монашка.
– Что не положено? – Стеклянный Глаз отнял руку.
– Гроб с кистями. Черницам нельзя, – пояснила она, думая только об одном: говорить что угодно, любую чушь – только бы на минутку, на две отсрочить неминуемое.
Не для того чтобы спастись – как же тут спасешься? Чтобы подготовить душу к великому таинству, мысленно произнести слова последней молитвы.
– Шутишь. Молодчина, – одобрил убийца. – И мозги у тебя резвые. Были бы потусклее, прожила бы дольше. Видала штуковину?
Он вынул из кармана какой-то предмет, странно запрыгавший у него в руке. Пелагия присмотрелась – гирька на пружине.
– Мое изобретение, – похвалился Стеклянный Глаз. – Бьет на добрую сажень, и преточно.
Он совсем чуть-чуть двинул кистью, пружина распрямилась, в воздухе свистнуло, и на полке вдребезги разлетелся глиняный кувшин, должно быть используемый садовником для питья, гиря же вернулась в руку к метателю.
– Как же ты из пещеры выбралась? Пройдошистая фря, ничего не скажешь. И подметку срисовала. Вот я тебя на подметку и поймал, как пескаря на удочку.
Он тихо, торжествующе засмеялся.
Страшнее всего было то, что сестра не видела его лица, а с прошлого раза толком не запомнила.
Вот она какая, смерть, содрогнулась Пелагия. Безликая, тихонько подсмеивающаяся.
– Откуда... откуда вы узнали, что я срисовала подметку? – шепнула монашка. Он снова хохотнул:
– Вот любопытная... Скоро все узнаешь. Там. – И показал пальцем в потолок.
– Где? – не поняла она. Он развеселился еще пуще.
– «Где-где». На том свете. Там все земные секреты раскрываются.
– За что вы хотите меня убить? – кротко спросила инокиня. – В чем я перед вами провинилась?
– Не ты, а твои мозги, – постучал ее по лбу легкомысленный убийца. – Вот я их сейчас и вышибу. Любопытно досмотреть, что за блюдо такое – мозги фри.
Пелагия невольно покосилась на полку, где лежали осколки кувшина. Поймав это движение, Стеклянный Глаз закис от смеха – так, бывало, хихикали девочки у Пелагии на уроке, когда одной попадет в нос щекотная, бессмысленная смешинка, да и перезаразит весь класс.
Монахиня судорожно прижала руки к груди.
Ладонь что-то кольнуло.
Спица! На шее у сестры, как обычно, висел мешочек с вязанием. Казалось бы, какое оружие из вязальных спиц, но если другое взять неоткуда? И ведь бывало уже, что два стальных стерженька выручали свою хозяйку – в ситуациях не менее отчаянных, чем нынешняя.
Пелагия сдернула с шеи мешочек, обхватила его покрепче.
– Что это у тебя, молитвенник? Ну нет, молиться мы не будем, это скучно. Прощай, фря.
Он шагнул назад и для пущего размаха – а может, для того, чтобы насладиться страхом жертвы, – описал гирей в воздухе звенящий круг.
А второго круга Пелагия дожидаться не стала – с истошным визгом ткнула спицами, прямо сквозь мешок, в единственный глаз душегуба. В последний миг испугалась: а ну как неправильно запомнила, какой глаз натуральный?
Однако, судя по дикому воплю, попала туда, куда следовало.
Вопль перешел в стон. Убийца схватился руками за лицо и тут же отдернул ладони.
Пелагия попятилась – очень уж жутко было смотреть, как из человеческого лица, покачиваясь, свисает атласный мешок.
Кинулась к двери, дернула засов, но открыть не смогла – недостало сил, проржавел.
Раненый сдернул и отшвырнул мешок, по щеке потекла темная масса. Он подхватил ее горстью, стал засовывать обратно в глазницу.
Пелагия зажмурилась.
– Сука! – зарычал ослепший. – Змея ядовитая! Все равно убью!
Размахнулся – монахиня едва успела присесть. Над головой с ужасающим свистом пронеслась гиря.
И началось метание в нешироком, три на три сажени, пространстве.
Стеклянный Глаз размахивал рукой, нанося удары то вправо, то влево. Гиря рассекала воздух, крушила пустые ящики на полках, с хрустом била в стены, переломила пополам черенок садовых вил.
Монашка бросалась в один угол, в другой, приседала. Один раз убийца, тоже присев, попытался зацепить ее по ногам, но Пелагия успела подпрыгнуть.
Все это напоминало какую-то чудовищную игру в салки или кошки-мышки.
А еще инокине некстати вспомнился Одиссей в пещере у Полифема.
Циклоп выл и всхлипывал, издавал нечленораздельные вопли, а запыхавшаяся от рывков и скачков Пелагия все пробовала его вразумить:
– Угомонитесь! Вам врач нужен!
Но тем самым лишь выдавала свое местонахождение. После каждого увещевания следовал удар, нацеленный точнее прочих.
Тогда монахиня села на корточки и затихла.
Стеклянный Глаз еще какое-то время пометался по сараю, а потом понял, что его противница сменила тактику. Тоже замер, прислушался.
Он стоял всего в двух шагах, и черница прижала руку к левой груди – боялась, не выдаст ли стук сердца.
– Сдохнешь, все равно сдохнешь, – прошипел слепой. – Я тебя без гири, голыми руками...
И в самом деле убрал свое оружие в карман, растопырил лапищи и закружился вокруг собственной оси.
Дело было плохо. Сейчас догадается присесть, и все – конец.
Пелагия сдернула с носа очки, швырнула их в угол.
Хищно развернувшись, убийца кинулся на звук.
Тогда она подлетела к двери, навалилась всем телом на засов – слава Богу, открылся.
Выскочила в сад, увидела, что снаружи тоже есть щеколда, и поскорей ее задвинула.
И тут уж понеслась к дому, крича во все горло:
