Такой процесс исполнения созерцанием можно проиллюстрировать на примере, который, разумеется, нельзя понимать как пример познавательного процесса. Представим себе ситуацию, в которой наблюдатель воспринимает с большого расстояния нечто, что он в каком-либо аспекте истолковывает в смысле предмета, например, в качестве башни, или группы деревьев, или здания. В гуссерлевской терминологии это означает: нечто подразумевается в предметном смысле. Чем ближе наблюдатель к данной точке ландшафта, тем яснее проступают контуры. В процессе приближения наблюдатель постоянно строит меняющиеся догадки о том, что же это за предмет. Эти догадки, по мере приближения, проверяются на предмет их правильности и в случае необходимости пересматриваются или, если речь идет о совершенно ошибочном предположении или обмане чувств, отвергаются полностью. В процессе приближения, шаг за шагом, происходит сравнение между подразумеваемым предметом с его определениями и атрибутами и становящимся все более отчетливым созерцанием. В самом благоприятном случае мое первоначальное предположение оказывается верным. Созерцание, возможно, привело бы к дополнительным определениям. В негативном случае все предположения были принципиальными заблуждениями, т. к. предполагаемый предмет реально не существует или является совершенно другим предметом.
С каждым мнением связано, по меньшей мере, притязание на правильность; с научным мнением — эксплицитное притязание на знание. Строго говоря, ото данное притязание можно дифференцировать в двух утверждениях: что предмет фактически существует, и что предмет существует с такими-то атрибутами и определениями, стало быть, специфическим способом схватывания[17] .
Процесс исполнения, способный реализовывать претензию на познание, согласно пониманию Гуссерля, происходит в три шага: всего лишь сигнитивная интенция значения, соответственно, утверждение, представляет собой отправной пункт. Она приводится в связь с актом созерцания, в отношении которого утверждается, что оно представляет собой наглядную данность поначалу лишь сигнитивно подразумеваемого. Этим выражается надежда но то, что соответствие между утверждением и созерцанием имеет место. Третий акт приводит то и другое в некоторую («синтетическую») связь, в которой он производит сопоставление между интенциональным предметом (интенцией значения) и реальным интендированным предметом (данным в качестве акта созерцания) относительно их тождества или различия. Пустая, всего лишь символическая интенция, возникающая с претензией на правильное познание, только в том случае удостоверена в своем истинностном и познавательном содержании, когда она может быть наполнена соответствующим интенциональным актом созерцания. Интенциональный акт, устанавливающий данное соответствие, Гуссерль называет «идентифицирующим синтезом». Усмотрение соответствия есть то, что Гуссерль называет «переживанием очевидности» (Evidenzerlebnis). Значение или смысловое содержание истины обосновывается в очевидности; истина представляет собой объективный коррелят очевидности. В связи с этим Гуссерль пытается феноменологически выявить смысл познания и истины посредством обращения к актам сознания.
Конечно, понятие переживания очевидности не следует понимать превратно, в то время как речь идет об особом способе переживания. Наряду с очевидностью существует целый ряд гуссерлевских понятий, принадлежащих этому же контексту, таких как «данное», «самоданное», «адекватность», «сама вещь», «оригинальное видение», которые нельзя понимать в смысле обычного способа рассмотрения или в качестве простого акта. Напротив, за ними скрывается состоящая из многих шагов рефлексия, процесс удостоверения подобной «данности». И, конечно же, девиз Гуссерля «К самим вещам» звучит, как наказ прояснять эту самоданность из актов сознания.
Стремление Гуссерля к обоснованности с самого начала шло столь далеко, что и к области эмпирического опыта и познания он намеревался приложить критерий адекватной очевидности. Адекватность в самих вещах репрезентируется абсолютной согласованностью между «подразумеваемым и данным как таковым». Это строгое ограничение подвергается модификации в результате осознания того, что применительно к области восприятия приходится постоянно исходить из перспективного видения. Следствием данного осознания является то, что стремление к очевидности надлежит понимать в смысле связного мышления, как оно артикулируется сознании, которое свои опыты и переживания синтетически упорядочивает в согласованные смысловые единства.
В этой расширенной форме стремления к очевидности также и созерцающий акт сознания, к которому без конца апеллируют, получает более отчетливую формулировку. Именно в перспективе, познания оказывается необходимым понимать созерцание не как отдельный акт восприятия. Скорее само восприятие следует понимать в качестве объединения множества отдельных видимых элементов. Банальный пример (пространственного) объединения множественных наглядных данностей демонстрируется в предложении: «Нож лежит на столе». Опыт зрительного восприятия сам должен быть усмотрен в качестве процесса непрерывных синтезов.
6. Очевидность и оригинальная данность
В рамках анализа интенционального сознания было прояснено, каким образом смысл «истины» и «познания» может быть объяснен посредством ссылки на акт сознания. А также было показано, что ввиду процесса опыта нет смысла устанавливать очевидность по полному соответствию «подразумеваемого» и «данного». В отношении эмпирического опыта принцип адекватной очевидности оказывается проблематичным. Гуссерлевское требование обоснованности, нацеленное на «абсолютное оправдание» и стремящееся представлять собой окончательное познание любого истинного бытия, требует такой очевидности как раз-таки в качестве наивсеобщего принципа. В
Первое разъяснение Гуссерль производит на примере математических аксиом. Для того чтобы постичь специфический смысл математических утверждений, нам необходимо обратиться к сознанию, в котором мы с предельной отчетливостью схватываем аксиоматическое положение дел. Из этого, по меньшей мере, становится ясным, что Гуссерль исключает всякую связь с эмпирическими суждениями и в качестве подобающего способа действий выдвигает лишь имманентное отношение сознания к себе самому. Сознание должно сделать темой самое себя, дабы с полной ясностью схватывать требующее обоснования положение дел. Однако этим еще не прояснено, что следует понимать под оригинальной данностью и самоданностью. Гуссерль приводит для них два критерия: безусловность (Absolutheit) и адекватность.
В качестве безусловного он намерен признавать лишь то, что дано нам само в чистой достоверности, достигаемой в самотематизации. Гуссерль выражает это в вызывающей недоумение формуле: «то, что, в своем бытийном модусе существуя, стоит у нас перед глазами». Адекватность от опирающегося на очевидность познания требуется в том смысле, что доканывается идентичность между тем, что я в некотором суждении подразумеваю, и тем, что я схватываю в качестве его самого. Если достигать подобной очевидности необходимо, тогда самому сознанию надлежит стать темой анализа. Первый шаг к оригинальности состоит в описании всеобщих сущностных структур предметности, второй — в указании тех конститутивных моментов сознания, которые основополагающи для того, что предмет дан нам способом, соответствующим его сущностным определениям. Описание всеобщих сущностных структур, например, предметов восприятия, концентрируется на специфических для любого вещно-пространственного предмета сущностных признаках. К этому примыкает анализ тех моментов сознания, посредством которых вещно- пространственный предмет со своими сущностными компонентами мажет быть нам дан. Понятие конституции должно выразить то, что если предмет созерцательно дан нам — это работа сознания. Наряду с материальным предметным регионом Гуссерль рассмотрел также живую природу и духовно-личностный мир в качестве всеобщих сущностных структур. С каждой сущностной структурой связывается вопрос, каким образом предмет соответствующей специфической области становится для нас данным, т. е. какую конститутивную работу выполняет сознание для того, чтобы мы имели возможность представить себе подобный предмет.
