Впереди и по сторонам путника играет обманчивый мираж. Если же этого явления не видно, то и тогда сильно нагретый нижний слой воздуха волнуется и дрожит, беспрестанно изменяя очертания отдаленных предметов. Жара днем невыносимая. Солнце жжет от самого своего восхода до заката. Оголенная почва нагревалась до +62,5° в тени же, в полдень [152], мы не наблюдали от самого прибытия в Хами меньше +35°. Ночью также не было прохлады, так как с вечера обыкновенно поднимался восточный ветер и не давал атмосфере достаточно охладиться через лучеиспускание. Напрасно, ища прохлады днем, мы накрывали смоченными войлоками свою палатку и поливали водою внутри ее. Мера эта помогала лишь на самый короткий срок; влага быстро испарялась в страшно сухом воздухе пустыни; затем жара чувствовалась еще сильнее и негде было укрыться от нее ни днем, ни ночью.
Чтобы избавиться от жгучих солнечных лучей, при которых решительно невозможно долго итти ни людям, ни вьючным животным, мы делали большую часть своих переходов ночью и ранним утром. Обыкновенно вставали после полуночи, выступали около двух часов ночи и часам к девяти утра приходили наследующую станцию. При таких ночных хождениях делать съемку до рассвета было невозможно; приходилось лишь приблизительно наносить направление пути, ориентируясь по звездам [153]. Днем же съемка производилась попрежнему секретно, так как, к великому нашему благополучию, китайский офицер и конвойные солдаты, не желая тащиться с нами, всегда вперед уезжали на станцию. Оставался только один из солдат, который обыкновенно ехал с нашим переводчиком позади каравана.
Памятный ночной переход. Дважды, ввиду больших переходов, мы выступали с вечера, чтобы сделать первую, меньшую, половину дороги до полуночи, а затем, отдохнув часа два, снова продолжать путь. Ну и памятен же остался нам один из таких двойных переходов, именно четвертый от Хами, между станциями Ян-дун и Ку-фи. Расстояние здесь 52 версты, на которых нет ни капли воды, ни былинки растительности. Мы тронулись с места в 8 часов вечера, лишь только закатилось солнце. Несмотря на наступавшие сумерки, термометр показывал +32,5°; дул сильный восточный ветер, который, однако, не приносил прохлады, наоборот, взбалтывая нижний, раскаленный днем, слой воздуха, делал атмосферу удушливою.
Сначала все шли довольно бойко; в караване слышались разговоры и смех казаков. Наступившая темнота прикрыла безотрадный вид местности; ветер разогнал пыль, висевшую днем в воздухе, и на безоблачном небе зажглись миллионы звезд, ярко блестевших в сухой, прозрачной атмосфере. По торно набитой колее дороги моя верховая лошадь шла, не нуждаясь в поводьях; можно было вдоволь смотреть вверх на чудные звезды, которые, мерцая и искрясь, густо унизывали весь небосклон.
Часа через три по выходе караван уже молча шел в темноте. Не слышно было ни крика верблюдов, ни говора казаков; раздавались только тяжелые шаги животных. Все устали, все хотят отдохнуть; но переход велик — необходимо сделать еще десяток верст. Чем ближе к полуночи, тем более начинает одолевать дремота; тогда слезешь с коня и идешь пешком или понюхаешь взятой у казака махорки. Чаще и чаще зажигаются спички, чтобы взглянуть на часы и узнать, скоро ли придет желанная минута остановки. Наконец, наступает и она. Караван сворачивает на сотню шагов в сторону от дороги и останавливается. В несколько минут развьючены верблюды, привязаны оседланные лошади; все делается быстро, каждый дорожит минутою покоя. Через полчаса все уже спит. Но слишком короткий достается отдых; чуть свет надо вставать, снова вьючить верблюдов и продолжать трудный путь.
Станция Ку-фи. На станции Ку-фи [154], куда мы добрались часов около десяти утра, оказалось всего три или четыре плохих колодца с соленою притом водою, да и той оказалось немного. Проезжих же китайцев, дожидавшихся ночи, чтобы отправиться на следующую станцию, скопилось здесь столько, что из-за воды для животных произошла у них драка, в которой двое или трое были ранены. Благодаря протекции провожавшего нас офицера мы могли напоить своих верблюдов и купить (за три рубля, считая на наши кредитные деньги) пуд сухого тростника для лошадей. Такой же недостаток воды и такая же бескормица были и на предыдущей станции Ян-дун. Однако как там, так и здесь можно бы было накопать колодцев [155] и достать хотя соленую воду, но в достаточном количестве. Китайцы же об этом до сих пор не позаботились. Между тем, по этой дороге и другой, ей параллельной, также не лучшей, прошла в 1874–1875 годов вся китайская армия, действовавшая против дунган и Якуб-бека кашгарского; потом этим трактом подвозилось все необходимое для той же армии.
Нам сообщали, что китайские солдаты ехали на подводах, верблюдах и мулах маленькими партиями и собирались в Хами. Теперь еще понятнее становится стратегическая важность этого оазиса, который, если бы был занят магометанскими инсургентами, то неминуемо бы сделался неодолимым их оплотом с запада.
От станции Ку-фи дорога, по которой мы до сих пор шли, разделяется: одна ветвь направляется на юго-восток в г. Ань-си, другая же идет на юг в оазис Са-чжеу. Эта последняя также колесная; движение по ней довольно значительное, несмотря на страшное бесплодие пустыни и на бедность воды, которая встречается лишь на ночлегах. Здесь выкопаны скверные колодцы, очень неглубокие, дающие соленую, иногда даже горько-соленую воду. Хорошей пресной воды нет нигде до самого оазиса Са-чжеу. Нет здесь также станций и вообще какого-либо жилья человеческого; даже кочевникам невозможно жить. Китайцы, проезжая этою дорогою, запасаются кормом для своих мулов; верблюды же находят себе достаточно пищи и в подобной пустыне.
Горы Бэй-сянь [156] Своротив на сачжеускую дорогу и пройдя по ней верст 20, мы неожиданно встретили горы Бэй-сянь, о которых было упомянуто выше. Эти горы, по сообщению китайцев, тянутся с запада от Карашара (составляя быть может, продолжение Курук-тага), а на востоке соединяются с юго-восточными отрогами Тянь-шаня.
По своему характеру горы Бэй-сянь, за небольшими исключениями, представляют отдельные холмы или группы холмов, достигающих лишь незначительной (от 100 до 300 футов, редко более) относительной высоты и набросанных в беспорядке на высоком (около 5 000 футов абсолютной высоты) поднятии этой части Хамийской пустыни. Определенного гребня в описываемых горах нет, хотя общее их направление, как сказано выше, от запада к востоку.
Из горных пород здесь встречен темносерый доломит, но исключительно преобладают наносные толщи глины с галькою. Сами горы совершенно бесплодны. Только по ущельям и долинам встречается крайне бедная растительность, характерная для всей вообще южной Гоби: Calligonum mongolicum, Reaumuria songarica, Zygophyllum xanthoxylon, Tamsrix Pallasii, Atraphaxis lanceolata, Nitraria Schoberi, Haloxylon Regeln? Ephedra sp. Artemisia campestris, Arnebia guttata, Arnebia fimbriata n. sp., Statice aurea [158], изредка попадался и ревень (Rheum leucorhizum) с семенами, совершенно сгоревшими от солнца. Но весьма замечательною находкою здесь был новый вид хармыка, названный известным нашим ботаником К. И. Максимовичем — Nitraria sphaerocarpa [157]. Этот густоветвистый кустарник, высотою в полтора фута, был усыпан беловатыми прозрачными ягодами величиною с крупную горошину; внутри они пустые и состоят лишь из продолговатого сухого зерна, окруженного тонкою, как бумага, оболочкою.
Животная жизнь гор Бэй-сянь, равно как и всей Хамийской пустыни, крайне бедная. Даше ящериц, и тех сравнительно немного; между ними найдены: Prynocephalus sp., та же, что в Хами, и Stellio sp.
Из зверей здесь встречались только зайцы (Lepus sp.), хара-сульты (Antilope subgutturosa), изредка куланы [159], а также дикие верблюды, которые заходят сюда из пустыни Лобнорской. Мы сами видели, в южной части гор Бэй-сянь, поперек нашей дороги, следы небольшого стада этих животных, в числе которых были и молодые верблюжата.
Птиц, за все время перехода через Хамийскую пустыню, замечено было только 9 видов, из которых чаще попадались: саксаульная сойка (Podoces hendorsoni), больдурук (Syrrhaptes paradoxus), пустынный вьюрок (Erythrospiza mongoiica), пустынная славка (Sylvia aralensis), чеккан (Saxicola atrogularis). Всюду царила гробовая тишина, лишь местами нарушаемая скрипучим писком многочисленных кобылок (Ephippigera vacca) и трещанием цикад (Cicada querula). Это были единственные певуны Хамийской пустыни.
Вслед за пройденными вышеописанными горами раскидывается верст на 50 в поперечнике, бесплодная равнина, к востоку и западу убегающая за горизонт. За этою равниною вновь стоят горы с таким же характером и высотою, как предыдущие. Они также называются Бэй-сянь и, вероятно, составляют южную ветвь северной группы. Дорога идет поперек этих гор на протяжении 40 верст. Попрежнему здесь
