капитаны, а его жена — стерва… ну и что, что она с Сунагиси — мало ли кто с Сунагиси… то есть, теперь-то уже мало, да… но это неважно. Это и мне теперь неважно, вот что плохо. Ройе считает, что с ним получится сделать дело — а с теперешней верхушкой не получится. И мне должно быть, в общем-то, все равно, какой он… И ведь мне в самом деле почти все равно… Неужели я тут вконец обвавилонился за эти полгода?»
Дик опять закурил, чтобы не обращать внимания на голод. Вспомнил Рокс, вспомнил всех хороших людей, встреченных здесь — и тех, кого судьба забросила сюда вместе с ним…
— Пожалуйста, — прошептал он, глядя, как свивается спиральками дым. — Пусть он тоже будет такой.
И тут же посмеялся про себя над своей просьбой. Человек, с которым он искал встречи — взрослый дядька, ему уже больше тридцати. Он такой, какой он уже есть — и нет смысла просить у Бога того, чего просить нельзя. Думай о тех, кого ты любишь. Думай о них. Ты лезешь не в свою драку, ты можешь привести к власти человека, который… давай не будем гадать, просто вспомним, что он в жизни сделал и чего НЕ сделал. Загибай пальцы или отгибай, как Ройе — он служил в гражданской администрации на Сунагиси и помогал отбирать у людей кусок бустера — у тебя, у твоих родителей, у твоих братьев и сестер! Ройе намекнул, что он вроде бы помогал Маэде в восстании, но в результате этого восстания люди Сунагиси вообще погибли. Потом он воевал против Империи, а когда вернулся с войны — не стал отстаивать честь своей жены, не стал отбирать ребенка у своей матери, а просто забился под камень, выражая свой протест фигой в кармане. И против тех несправедливостей, которые творятся здесь, он не выступил сам… В лучшем случае он — кто? Добрый и слабый человек, который на Сунагиси получил такой удар по совести, что пошел на войну искать себе смерти, и даже в этом ему не было удачи.
И талантливый. Не забывай, очень талантливый. Но важно ли это? И если да, то почему? Дик попробовал вспомнить, скольких талантливых людей он знал. Бет, конечно. А еще кто? У Бет характер очень… неровный — он у всех талантливых такой, или только у нее?
И правильно ли Дик понял, что Ройе собирается поддержать мятеж? Не только против глав дома Сога — но и против тайсёгуна с его «эбером». И сам Дик в этом случае — не просто посредник в переговорах, а… как называется это на языке дипломатов, кажется — ультиматум? «Вот, на что я готов — ты со мной?»
Может, самое разумное сейчас — это подняться и сделать ноги?
Дик хотел встать, чтобы бросить окурок в утилизатор, но услышал откуда-то сбоку:
— Сиди и не шевелись, боя.
Голос знакомый — все тот же бритоголовый охранник — а тон такой, каким говорят люди с чем-то очень серьезным в руках. Как минимум, с ножом. Дик осторожно под плащом начал продвигать правую руку к флорду — и одновременно скосил глаза, чтобы оценить угрозу.
Бритоголовый охранник сидел на крышке утилизатора и лихорадочно черкал в планшете.
— Ради всего святого, боя, — продолжал охранник уже более ровным голосом, — не дергайся еще минуты две. Заработаешь сто сэн. А если согласишься пойти со мной — пятьсот за каждый час работы.
— Мастер Сэйкити, — Дик убрал руку от флорда, — а что, обязательно было нужно сперва поиздеваться надо мной?
— Характер, — Сэйкити то окидывал юношу почти осязаемым взглядом, то снова сосредоточивался на планшете. — Понимаешь, характер — он отображается в лице и в пластике, в принимаемых позах. Если у человека внутри нет того, что ты хочешь сделать, совершенно бесполезно говорить ему «руку туда, ногу сюда». Я должен был проверить, есть ли у тебя то, что мне нужно.
— Вам нужно еще мое согласие, — сказал Дик. — Его у вас нет.
— Но ты сидишь и не двигаешься, — усмехнулся Сэйкити.
— Вы застали меня врасплох. Хорошо, эти две минуты ваши, и оставьте при себе свои сто сэн.
— Пятьсот сэн в час, стало быть, тебя тоже не прельщают?
— Нет… господин Огата.
Рука со стилом опустилась. Узкое, нервное лицо поднялось от планшета. От взгляда Огаты у Дика мурашки пошли по коже.
— Это имя не должно звучать здесь, понял? — художник нехорошо усмехнулся и снова вернулся к работе. — Ты становишься все интересней и интересней, боя. Как ты догадался?
— Мне кое-что рассказали о… человеке, имя которого не должно здесь звучать. А потом вы сами рассказали мне о Сэйкити. Конечно, могло быть и так, что Сэйкити просто старый друг Огаты, еще с войны. Но… вы, наверное, с утра не брились ещё… У вас светлые волосы от самых корней, и вам не хочется, чтобы все видели, какого вы происхождения. Но красить их в неблагородный цвет, наверное, неловко.
Сэйкити фыркнул.
— Откуда ты, прекрасное дитя? И как тебя зовут?
Дик подумал и назвал настоящее имя:
— Райан. Можно просто Ран.
На этот раз Огата «завис» только на секунду.
— У тебя было ко мне какое-то поручение, Райан, можно просто Ран. Пойдем внутрь. Может, я еще уговорю тебя позировать, а?
Дик не ответил на это. С того самого момента, как он понял, кто такой охранник, внутри начало нарастать напряжение. Было с этим парнем что-то не так, и Дик не мог понять, что именно. То есть, отчасти он понимал — очередная маска, очередное запасное лицо, которое носят тут, кажется, все, даже он сам. Но было что-то еще, кроме…
— А… почему вы просто не наделали снимков? — спросил он вместо этого. — Выйдет быстрее.
— Как бы это тебе понятно объяснить, Райан, можно просто Ран… — через внутренний дворик, мимо онсэна под портиком, Сэйкити ввел его в дом. — Образ нужно пропустить через себя. Не через аппарат, а через себя. Ила, клиент где?
— Отлеживается в твоем логове, — давешняя девица из онсэна теперь полулежала в гостиной на кушетке и с вялым интересом смотрела какую-то костюмную драму. Дик пробудил в ней гораздо больше любопытства, чем страсти героев. — Покажи, что ты нарисовал, Сэйкити?
Татуировщик протянул ей планшетку. Дик решился подойти и заглянуть.
— Фу, Сэйкити, — девица наморщила носик. — Ты изуродовал мальчика. Это ужасно. Ты совсем не умеешь рисовать людей, вот что я тебе скажу. Ты изуродовал всех, кого рисовал — меня, Тигра, даже Баккарин — а ведь ты ее как будто любишь. Почему ты не хочешь рисовать красиво?
Дик, рассмотрев картинку, поначалу хотел согласиться с девицей. Собственное изображение было ему безразлично, даже нарисуй его Сэйкити кривым и горбатым, но все-таки от татуировщика, знаменитого на весь город, он ждал чего-то другого. Сэйкити набросал Дика несколько раз, в разных позах — и один раз крупно нарисовал лицо — как видно, в те минуты, что Дик сидел напротив, беспечно позволяя рассматривать себя в «глазок» камеры. Это лицо состояло как будто из одних углов: скулы и тени на щеках, подбородок, глаза и брови, впадина между подбородком и губами — все было какое-то острое, ломаное, резкое. Да, некрасиво, тут девица была права, и вместе с тем… вместе с тем она была неправа. Парень на планшете был «некрасиво» нарисован, но… красив. Нет, Сэйкити нимало не польстил своей модели. Дик непроизвольно потер подбородок — жидкую поросль на нем художник изобразил совершенно беспощадными твёрдыми штрихами. И нос… Н-да… Однако, несмотря на все это, юноша понял, что встречные девушки оглядываются на него и шепчутся между собой вовсе не потому, что он нелепо одет. И вообще с этим нужно что-то делать: с таким лицом не раствориться в толпе…
— А ведь умеешь, — продолжала девица, возвращая планшет. — Татуировки у тебя красивые. И вот тут вот височки всё-таки получились очаровательно… — она улыбнулась Дику. — У тебя замечательные височки, почти бачки. Не сбривай их. А вот эту пакость, — она тронула пальчиком его подбородок, — фу, лучше убери.
— Ила, — нежно сказал Сэйкити, — твои суждения об искусстве — квинтэссенция пошлости, но за это я их и люблю. Ты безошибочный индикатор: то, что тебе противно, не может не быть прекрасным.
— А ты грубиян, — судя по равнодушному тону девицы, такие пикировки между ними происходили не в первый и даже не в десятый раз. Татуировщик рассмеялся.
— Пойдем проведаем нашего страдальца, — сказал он, чуть подтолкнув Дика в спину.
И в момент толчка юношу осенило: Моро. Нет, ни лицо, ни голос не похожи, но что-то общее, какая-то внутренняя трещина…
