убитого врага, к месту, где сейчас стоит форт, пришвартовались каравеллы мореплавателя Фернана Магеллана. На берег десантировался отряд закованных в латы испанцев.
Местный король Силапулапу выставил против пришельцев полторы тысячи лучников. Однако после получасовой артподготовки от армии туземцев не осталось и следа.
Конкистадоры отправились на зачистку острова. В суматохе никто из них не заметил, как вылетевшая из кустов стрела вонзилась в бедро их капитану.
Парализованного Магеллана туземцы унесли с собой. Оказавшись в непринужденной обстановке, они приготовили его мясо по своим оригинальным рецептам и с удовольствием отужинали.
Сегодня от форта Сантьяго осталась лишь каменная арка да груды серого гранита, почти утонувшего в ярко-зеленой растительности. На остатках крепостных стен местами различались полустертые фрески.
Уткнувшись жерлами в песок, лежали окислившиеся под тропическими ливнями испанские пушки. В старинных бойницах гроздьями висели мохнатые летучие мыши.
Говорят, особо удачливые туристы иногда находят в траве старинные монеты. По этой причине, а также опасаясь наступить на какую-нибудь ядовитую гадину, я внимательно смотрел под ноги.
Иногда ловил себя на мысли: сейчас… вот сейчас я разгляжу в траве любовно обсосанные ребрышки Фернана Магеллана.
Совершенно особая достопримечательность Манилы — это манильские китайцы. Китайцев на Филиппинах много: приблизительно каждый третий-четвертый.
Китайцы не любят филиппинцев. Говорят они о них приблизительно так, как у нас говорят о чукчах: смешной и непонятный народец.
Чтобы не смешиваться с аборигенами, китайцы отгородили свой квартал, Чайна-Таун, здоровенной белой стеной.
Прохоiдите под украшенной драконами аркой и попадаете на улицу с названием «Трежери-авеню» — «Проспект Сокровищ». Магазины — исключительно ювелирные. В витринах выставлены тысячи одинаковых поддельных «Ролексов».
Один раз мне, правда, попалась китайская аптека. На земле перед входом были разложены образцы продукции: несколько связок телячьих хвостов, сушеные морские коньки, колба с надписью «Драконьи кости. Средство от головной боли», пыльная бутылка с чем-то, больше всего похожим на человеческие глаза в собственном соку.
Пагоды, визгливые рикши, аромат благовоний. Вывески — иероглифами. И везде — реклама водки «Столичная».
Ну и конечно, кабинеты восточного массажа. Фотографировать внутри запрещено. Оставив «Nikon» у портье, я прошел внутрь и оказался в руках пятерых чаровниц. Они уложили меня на стол, вылили на спину пахучую и вязкую гадость и принялись растирать ее с помощью палок, на конце которых вращался мягкий шар.
Как-то само собой получилось, что, размассажированный и разомлевший, я оказался в соседнем ресторанчике. После однообразной филиппинской китайская кухня пленяла.
Я заказал креветок с грибами, фаршированного кальмара и блюдо из настоящей жабы. Помню, еще в Петербурге один знаток уверял меня, что больше всего на вкус жаба напоминает цыпленка. Ничего подобного. Больше всего на вкус жаба напоминает рыбу. Скажем, морского окуня.
Хозяин ресторанчика, китаец с абсолютно непроизносимым именем Лю Чжэнь-цзюа, пожелал лично выйти в зал и угостить заглянувшего белого рюмочкой жутко ароматной настойки…
Угостил…
После того как в два ночи ресторатор велел вынести в зал восьмую бутылку и закрыть к едрене-фене двери, чтобы нам не мешали, я поинтересовался, можно ли называть господина Лю просто «брат»?
Братец Лю открыл мне секрет приготовления старинного китайского блюда из змеиных хвостов и научил почти без акцента произносить по-китайски тост «За знакомство!».
Впрочем, наутро все эти ценные уменья как-то сами собой изгладились из моей памяти. Не знаю, из чего уж там готовил свою ароматную настоечку китаец, но похмелье она давала страшное. Ни до ни после мною не испытанное.
Эрго: чертов Чайна-Таун.
Я купался в Манильской бухте… пытался загорать под январским солнцем… вечерами сидел в баре «Ахласар».
Бар располагался прямо на берегу океана. Некогда именно в нем американцы снимали сцену из фильма «No Exit», в которой советский шпион Кевин Кестнер передает в Москву важное донесение.
К концу второй недели пребывания в Маниле я даже подстригся. Парикмахерская принадлежала местным конфуцианцам. По стенам висели иконки с рожами богов-первопредков. В углу на домашнем алтаре горели свечи.
Еще мне очень хотелось съездить на пляжи южных островов. Ну, я и съездил.
Филиппинский архипелаг состоит из трех больших островов — Лусон, Панай и Минданао, пары дюжин средних и многих тысяч совсем маленьких.
Северная часть архипелага сплошь покрыта болотами и непролазными джунглями. Единственные, кого она привлекает, — это рыбаки.
На хорошую наживку здесь можно поймать даже тигровую акулу. Что говорить о мелочевке, вроде трех-, четырехметровых мурен?
На восточных, почти совсем необитаемых островах, говорят, до сих пор водятся филиппинские пираты, самые жестокие во всей Юго-Восточной Азии. Местные газеты уверяют, будто пираты любят отлавливать европейских туристов, закатывать их в бочки и топить в бирюзовых лагунах.
Ну а южные острова традиционно считаются лучшими пляжами Старого Света.
На манильском пирсе за $15 я нанял настоящую джонку. У нее был цветастый, похожий на застиранные трусы, парус и команда моряков в набедренных повязках. На таких лодках островитяне катались еще во времена фараонов.
Какое-то время меня перло от осознания экзотики происходящего. Ощущение притупилось в тот момент, когда берег скрылся из виду и я понял, насколько моя жизнь зависит от прочности этой допотопной посудины.
Джонка отвезла меня на Тагайтай. Так называется ближайший к Маниле курортный островок. Я понырял в лагуне, прокатился на надувном банане с подвесным моторчиком, сфотографировался рядом с дрессированным слоном.
С трех сторон лагуна Тагайтай окружена берегом, а с четвертой вход в нее перекрывает вулканчик Таал. Действующий, но не опасный.
Кратер Таала всего полметра в диаметре. Из него валил дым, и в воду изливались неприлично белесые потоки лавы. От этого вода в лагуне становилась совсем теплой и очень полезной для кожи.
Держать сигарету мокрыми пальцами было неудобно. Щурясь от дыма, я ни с того ни с сего начал прикидывать, а как бы выглядела вон та брюнетка, одень ее в пару свитеров, шубу, шапку и зимние сапоги? С разводами соли, которой посыпают тротуары.
Представить не получалось. «Отвык», — грустно подумалось мне.
Через пару дней мне предстояло возвращаться в Петербург.
А тогда, на набережной, велорикша спросил меня:
— Россия? А где это? Где-то на севере, да, мистер? Говорят, у вас там холодно?
Я кивнул. Типа того, что действительно холодно.
— Ну и как вы? На холоде-то?
Я объяснил, что если потеплее одеться, то ничего. С собой у меня был рюкзак, а к рюкзаку на карабинчике до сих пор были пристегнуты толстые финские перчатки с молнией у запястья.
Я отстегнул их и протянул аборигену. Пусть представит, что значит «одеваться потеплее».
Знаете, как он среагировал? Он решил, что я острю. Это простодушное дитя тропиков долго и вежливо смеялось, называло меня «мистером-остряком» и хлопало в ладоши, но категорически не желало верить в то, что эту странную, толстую, как подушка, штуку можно носить на руке.
Набережная плавилась от зноя. В двадцати двух часах лета отсюда люди хлюпали носами и дети играли в снежки.
