видел, что ей как-то не очень хорошо, и этого вот Тома-Джеймса он тоже видел, конечно, и в каждом сне Сева в этом месте произносил одну и ту же фразу. Он воздевал на лоб удивлённые брови, указывал толстым пальцем на всё находившееся в комнате, и сурово вопрошал:
— ЭТО ЧТО?!?
Раиса каждый раз думала, зачем он это спрашивает, всё ведь видно. Но Сева всё равно спрашивал, и Раиса не очень знала, что ему отвечать, и ей хотелось умереть уже быстро, потому что она подозревала, что умереть медленно будет хуже, хотя сильно хуже было вроде как особо некуда.
И тогда. Тихо. Тихо. Почти неслышно — там, во сне. И очень слышно здесь, в комнате.
Звонил будильник.
И это означало, что никаких Томов и Виталиков в комнате нет, а есть семь утра, и пора вставать готовить мужу завтрак, потому что ему скоро на работу. И это означало, что никто Раису сегодня не убьёт, а если повезёт, то не убьёт и завтра. И это означало, что можно не падать в ноги мужу Севе, а просто поджарить ему его обычные утренние два чебурека, сварить кофе и разбудить неизменным 'вставай, опоздаешь!'. И это означало, что привычная жизнь продолжается. И это было хорошо.
В момент осознания этого «хорошо» Раиса обычно ощущала такое громадное облегчение, такое непередаваемое счастье, что никакая печальная эротика с Томом Крузом просто в сравнение не шла. И именно за это ощущение облегчения и счастья она так любила свои печальные эротические сны. И утренние два чебурека она в такие дни подавала мужу Севе с необычайно мягкой улыбкой на своём неидеальном, в общем-то, лице.
И пока он сосредоточенно жевал, перемалывая смесь хрустящего чебуречного теста и нежного мясного фарша в необходимые ему в течение дня калории и витамины, Раиса сидела напротив, умильно глядя на жующего мужа, и в глубине души ощущая себя немного виноватой, хотя и не очень понимая — почему.
Блаженны сильные духом в рабочий полдень
Утро было невкусным, ехали молча. Гнедличек опоздал, Тормозняк был не в духе, Дьелдоу накануне съел что-то не то и сидел с лицом убийцы. Вёл Вырвилга.
— Давайте-ка по-быстрому, коллеги, — предложил опоздавший Гнедличек, — опять ведь не успеем.
— А Вы еще позже выходите, коллега Гнедличек, тогда точно не успеем, — посоветовал Вырвилга из-за руля, нажимая на газ. Газ нажался как-то вяло, ощутимого по-быстрому не получилось.
— Еще! — посоветовал Тормозняк минут через пять.
— Что «еще», — не понял Вырвилга.
— Еще на газ, — доходчиво объяснил Тормозняк, доставая мармеладину в фантике. — Никто не хочет?
Мармеладину в фантике не хотел никто, и Тормозняк съел ее один, предварительно сняв фантик. Дьелдоу покосился на него и сглотнул, поморщившись. Вырвилга увидел и ничего не сказал.
Гнедличек решил сменить тему.
— Скажите, коллега Тормозняк, — обратился он, — Вы просмотрели те документы, которые я передал Вам вчера вечером?
Тормозняк как раз разворачивал вторую мармеладину, поэтому ответил он не сразу. Вырвилга успел проехать три светофора и встать на четвертом.
— Нет еще, коллега Гнедличек, — вежливо отозвался Тормозняк, — сегодня просмотрю.
— Договорились, — согласился Гнедличек, и откинулся назад, утомлённый разговором.
Тут же образовалась пробка. Вырвилга постоял в ней какое-то время, тихо выругался и поехал в переулок. В переулке как раз развернули строительство бассейна, и все было залито водой. Машину покачало на волнах и выбросило в угловую улочку с односторонним движением. Пока Вырвилга выкручивался обратно на магистраль, машину остановил полицейский и проверил документы. Документы были в порядке у всех, кроме Дьелдоу, который сообщил, что забыл их дома. Следующие пятнадцать минут полицейский опрашивал остальных, кто может поручиться за Дьелдоу, и Гнедличек спорил с Вырвилгой, с кем из них коллега Дьелдоу дольше знаком. Наконец за Дьелдоу поручился Тормозняк, и машина поехала дальше.
Дальше дорога была разрыта, но нового объезда Вырвилга не знал, и пришлось смотреть карту. Пока смотрели карту, мотор заглох и пришлось заводиться заново, что долго не получалось, потом получилось. Дальше Дьелдоу затошнило, но он сдержался. Дальше часть пути была перекрыта из-за демонстрации многодетных отцов-одиночек, любителей пива. Дальше пришлось долго стоять на светофоре, пока Тормозняк не обратил внимание коллег на то, что светофор сломан и красным светом горит всегда.
Дальше поперек дороги спала корова. Вырвилга прищурился, разглядел, дернул губой, аккуратно заглушил двигатель и откинулся назад.
— Ну хорошо, коллеги, — обреченно сказал он, — сознаваться будем, или выгоняю по одному? Чья работа?
Гнедличек индифферентно смотрел в окно. Тормозняк развернул очередную мармеладину. Дьелдоу сидел с лицом убийцы.
— Вообще-то, коллега Вырвилга, нам тут всем туда сегодня не очень хочется, — осторожно заметил Гнедличек.
— Можно подумать, нам обычно туда очень хочется, — процедил Дьелдоу.
— Но сегодня мы вчера сдаём проект, — пояснил Гнедличек.
— То есть это Вы? — неудивлённо уточнил Вырвилга для порядка.
— Боюсь, я, — сознался Гнедличек, шебурша сумками на выход. — Простите, коллеги. Я был готов ко многому, но, видимо, недооценил сам себя. С таким нежеланием работать мне сегодня никуда не попасть.
Гнедличек вышел, помахав рукой, и в машине стало свободнее. Тормозняк поднял бровь и задумался. Дьелдоу качнул правой ногой.
После третьего сломанного светофора и очередной пробки на Вводном канале Вырвилга обернулся к пассажирам.
— Похоже, я был несправедлив к коллеге Гнедличку. Ворожил явно не он один: наши дела по-прежнему их рук вон никуда. Лучше признавайтесь сами, кто тут старается, потому что вы же видите — все равно такими темпами нам на работу не попасть.
— Я не уверен, — вяло отозвался Дьелдоу, — я сегодня с утра не проверялся, но, похоже, это я. Мне казалось, что боль в животе пройдет, но она не проходит. В таком состоянии я не могу ничего сделать, моё нежелание работать сильнее меня.
— Лечитесь, — буркнул Вырвилга вслед вышедшему и дал газ.
Дело пошло веселей. Доехали до Восстанной, повернули на маршала Нытика, обогнули телегу с заснувшей в ней лошадью (Вырвилга покосился на невозмутимого
