— Да! Да! Да! Хорошо сидим! Давно сидим!
Казанская Сирота пошла дальше — заломив руки, она запричитала:
— Да что вам наш калач? Не к чему вам наш калач, мы вот люди бедные, прозябаем в унынии, на науку денег не дают, вы бы господа хорошие, иностранцы приезжие сами бы что поднесли. Хоть бы Хны нам, хоть бы Хны…
А Глухая Тетеря только зааплодировала — совершенно непонятно чему.
Чтобы сгладить неловкость, Шарашки выкатился из-за стола и забормотал:
— Да и что, собственно. У нас тут неприбрано, грязновато тут у нас. Давайте я покажу вам, что не пропала наша наука, что зарубежные аналоги, а наша конструкторская мысль, что менее затратные и более неприхотливые, что невзирая на недостаточное, и вопреки отключению. А?..
Чтобы не спорить, мы прошли за ним.
— Вот смотрите, бормотал Шарашкин, ведя нас мимо бесконечных стеллажей:
— Вот разводили мы турусы на колёсах Вона, смотрите какие… А!? Не видели!
Признаться, мы действительно ничего не видели — в небольшом картонном ящике действительно что-то лежало. На поверку оказалось, что это несколько шахматных ладей с приделанными внизу колёсиками.
— При хорошем уходе вырастает в дом величиной! Купить не желаете?! — орал Шарашкин нам всем одновременно в разнообразные наши уши.
— Некоторые разводили антимонии, все в сурьме как в опилках, а толку — никакого. Зато…
Он достал откуда-то из темноты бутыль с надписью 'Квинтэссенция'.
— А!? Видели!? Понюхайте!
Наливайко, как самый отчаянный, понюхал.
— Вроде спиртом пахнет. Или эфиром.
— Ага! Понимаете, да? Квинтэссенция, вот как! Купите, гости дорогие, по дешёвке отдам, самому нужно, а вот для вас ничего не жалко.
Потом он провёл нас в гигантское пустое помещение. В его центре, на бетонном постаменте, лежал большой грязный шар, с одного бока покрытый плесенью. В остальном шар напоминал обгоревшую капсулу космического корабля.
— Ну, и что это? — спросили мы.
— Как что? Это — Боевой Колобок. На страх врагам, на зависть людям. Страшное оружие. И съесть его никто не может. Возьмёте?
Только помните — он один на свете, оружие уникальное. Но только в долларах — у нас, ясное дело, был тут лет десять назад обмен конволют, но закрылся давно. В долларах, а?
Но мы перебили его.
— Это всё чудесно, и мы очень рады за вас, — сказал веско капитан. — Но нет ли у вас Золотого Сруна?
— Коне-е-ечно! У нас есть Срун! У нас множество Срунов! И один из них действительно золотой. Это вам будет стоить всего…
Но наш Капитан, который умел быть внушительным, снова прервал его:
— Благодарю вас. Но мы сначала осмотрим товар.
Оказалось, что Срун пасётся на воле, среди снегов.
Мы оделись, и, оставив Шарашкина в тепле, вышли. Всего несколько часов понадобилось нам, чтобы достичь противоположной оконечности острова и увидеть, что действительно, среди белизны мелькает что-то жёлтое.
Мы вздохнули достаточно глубоко, чтобы соответствовать серьёзности момента.
И приступили вперёд с упованьем.
Но что-то внушало нам недоверие в огромной печальной фигуре на прибрежных камнях.
— Нет, не похож он на Сруна, это точно, — Рылеев помотал головой.
Но мы всё-таки подошли поближе. Странный человек сидел на ветру, повесив на ладонь свою голову.
Мы выслали парламентёров. Наливайко дружески попинал его в металлическую ногу, а Себастьян Перрейра, изловчившись, попал снежком в лоб.
— Простите, — сказали парламентёры. — Мы дико извиняемся, но не вы ли знаменитый Золотой Срун?
Фигура очнулась и воспряла.
— О! Люди?! О как. Интересно. Но я не Срун. И вовсе не золотой. Хотя я имею некоторое содержание драгоценных металлов, но позолочено у меня лишь сердце. А корпус просто покрыт жёлтым титановым напылением.
Вот так.
Оказалось, что это существо сделали в Шарашкиной конторе как человека будущего. Да только, когда он забарахлил, его просто выгнали на мороз. Человек будущего имел почти золотое сердце, электронную голову и ничего не ел, потребляя только солнечную энергию. Очевидно, что он просто не мог быть Сруном.
Наши неметаллические сердца сжались от жалости. Всадница без Головы всплакнула, а Боцман Наливайко залез в карман и достал свой ремонтный набор из восьмисот четырнадцати предметов в аккуратной коробочке.
— Всего, конечно, не починим, но порядок наведём.
Я вызвался быть помощником, и вот мы полезли вверх по гигантской титановой ноге.
Мы ползли довольно долго, пока не достигли дверцы в груди, что с металлическим лязгом хлопала на ветру. Внутри было холодно и пусто. Вдруг раздался дробный грохот, будто бригада плотников начала прибивать разом жестяную крышу. Мы с Боцманом втянули головы в плечи, но голос Человека Будущего раздался сверху, упреждая наши волнения:
— Не бойтесь, товарищи! Это мурашки побежали — тут поживёшь без надзора, и не так запаршивеешь.
— Да, — заметил Боцман, переводя дух. — Мурашки — это ничего. Мурашки — это пустяк. Вот цыпки пошли — это да… С цыпками нам бы не совладать. И мы полезли по внутренней лесенке ещё выше.
Там, наверху, качался толстый кабель с разъёмами, и пульсировало Позолоченное Сердце.
Боцман подёргал кабель, и тут же сверху раздалось:
— Душу не скребите, не надо. Саднит душа-то.
— Вот козлы-то, — сказал Наливайко тихо. — На изоляции сэкономили. Ладно — вижу я, в чём дело.
На огромном Позолоченном Сердце лежал огромный камень.
