законам, как и те, с кем они должны бороться. После дежурства милиционеры пьют в тех же кафе и распивочных, а если их там обижают, они устраивают «зачистки» и, как привыкли с детства, избивают всех жителей провинившегося района.
Некоторым людям выдается шанс вырваться из этого дня сурка. Кто-то уходит в бизнес и богатеет, кто-то делает карьеру во власти. Однако, даже забравшись на самый верх, законы и понятия, впитанные на городских окраинах, они приносят с собой. Так что нет большой разницы между бетонными гетто и огороженной бетонными заборами Рублевкой. Между спившимися родителями и спившимся президентом страны. Между драками район на район и бизнес-войнами. Куда бы ты ни пришел, везде одно и то же. Замкнутый круг, вырваться из которого у страны еще ни разу не получалось.
– Неужели альтернативы вообще не существует?
– Почему? Альтернатива как раз есть, и она всем прекрасно известна: нравственные идеалы, духовность, православная церковь. Пусть жизнь внизу отвратительна, но эти вещи все-таки всегда позволяли надеяться, что дела обстоят не так уж и плохо. Правда, стоит иметь в виду, что даже и в церкви люди имеют за плечами тот же самый опыт, что и все остальные. Другим людям тут просто неоткуда взяться. Так что не удивляйтесь, когда и в церкви вы встретите то же, что и везде: пьющих священников, нетерпимых прихожан, войну всех против всех. Удивляться как раз стоит, если находится место, где всего этого мы не встречаем. Удивительно, но такие места тоже есть.
На сороковой день после похорон экс-участницы проекта «Дом-2» ее могила была осквернена неизвестными. Не исключено, что гроб с телом пытались выкрасть.
Погибшая в Москве при так и не выясненных обстоятельствах модель Оксана Аплекаева была похоронена на родине в Уфе. Тело, носившее следы предсмертной борьбы, доставили в закрытом гробу. Попрощаться с Оксаной пришли лишь члены семьи – всего несколько человек. Посторонних не было. На свежую могилу сразу же установили временную ограду и поставили большой портрет девушки. Судя по микрофону-прищепке, эта фотография была сделана во время съемок «Дома-2».
А всего через несколько недель, ровно на сороковой день после гибели девушки, неизвестные вандалы повалили решетку, сожгли возложенные на могилу венки и, судя по следам, даже пытались выкопать гроб из земли. Возбуждено уголовное дело по статье «Вандализм». С чем связан этот странный инцидент, предстоит выяснить следствию.
В наушниках играет Ассаи:
Возможно, мы не правы, но ты не бойся, кидая напалм в окна посольства.
Я проснулся от ощущения, будто осень кончилась и если выгляну в окно, то там будет лежать снег. Ощущение было очень отчетливым. Я даже чувствовал запах этой начавшейся зимы.
Выбравшись из-под одеяла, я дошлепал до окна. Разумеется, никакого снега не было. Снаружи была Москва, над домами торчали строительные краны, а еще выше было ясное осеннее небо. Дождь остался семьюстами километрами северо-западнее. В городе, из которого я уехал. Может быть, насовсем.
Как был в трусах, я дошел до кухни и выкурил сигарету. Потом умылся и выкурил еще одну. Кирилл так и не проснулся. Ночевать я приходил в его московскую квартиру. Парень жил один и не возражал выделить мне кресло-кровать. В Москву я переехал еще на прошлой неделе, и пока все шло неплохо. Скажем, сегодня с самого утра мне предстояло рулить в Останкино, чтобы принять участие в съемках телепередачи.
Знаете, все мы, петербуржцы, конечно, патриоты собственного города. Любовь к архитектуре в стиле модерн для нас что-то вроде языческой религии. Но иногда так хочется все поменять. Петербург – крошечный город, и год за годом видеть одни и те же лица надоедает. В Петербурге нет ни единого нормального средства массовой информации, и это достает, ведь я как-никак журналист. Петербуржцы надменны и неулыбчивы, а единственной возможной погодой у нас является дождь. Короче, я уехал. Долго объяснялся с женой, а потом все-таки купил билет на поезд и уехал. В том же вагоне, что я, ехали комик Гальцев, группа «Король и Шут» и актриса Лиза Боярская. Петербуржцам нравятся сладкие московские денежки.
Чувствовал я себя от всего этого скверно. Зато, едва сойдя с поезда, сразу получил несколько предложений по работе. Причем зарплату мне обещали такую, что неудобно даже говорить. За первые три дня я раздал столичным телевизионщикам четыре интервью, и все они искренне считали меня звездой. А в Петербурге я уже лет сто не был никому интересен.
Люди вокруг были приятными, погода теплой, с неба светило солнце, и жизнь понемногу разворачивалась улыбчивой стороной. По крайней мере я хотел на это надеяться.
Когда Кирилл все-таки проснулся, мы вместе выпили кофе. А потом я поехал в Останкино. Кирилл спросил, уверен ли я, что не заблужусь? Я сказал, что если что – позвоню. В Останкине я бывал много раз. Дорогу вроде бы помнил. А если бы вдруг забыл, то можно было бы просто прислушаться и идти на звук. В стране, в которой давно уже ничего не работает, грохот на полных оборотах функционирующей фабрики должен как минимум обращать на себя внимание.
По дороге я думал о том, что из всего советского наследства к сегодняшнему дню выжили только нефтепроводы: и ТВ. Позавчера я на такси проезжал мимо Кремля. Он смотрелся как съежившийся пенсионер. Даже я еще помню времена, когда решения, которые здесь принимали, повергали мир в трепет. А сегодня это просто такой Диснейленд, и большая часть того, что строили при большевиках, проржавела и выкинута. Заводы закрыты, сельское хозяйство сдохло. Космодромы выглядят как декорация треш-боевиков. Военных баз в теплых краях давно не осталось, и даже срок хранения последних ядерных боеголовок истекает всего через три года. Зато наши нефтепроводы – самые нефтепроводистые в мире. А уж бюджеты русского телевидения превосходят даже бюджет отечественного военного флота.
В ватной спросонья голове вертелись сценарии романов, которые я никогда в жизни не напишу. Я думал о том, что фиг с ними, с боеголовками. Победы в войне давно уже одерживаются не на поле боя, а на экране ТВ. Осознав это, руководство страны рано или поздно махнет рукой на закупку вооружений и бросит-таки все силы на куда более важный информационный фронт. Я вылез из метро, закурил сигарету и представил, как это могло бы выглядеть. Премьер вызывает на секретное совещание финансовых воротил. Щуря стального оттенка глаза, он объясняет задачу: отныне никаких яхт и бриллиантов. Футбольную команду «Челси» продать и вложить вырученные средства в новый проект. Олигархи кивают лобастыми головами и засучивают рукава.
Через полгода в руки подставных фирм переходят основные американские газеты и информагентства. Еще через девять месяцев выкуплены телеканалы, а потом наконец и Голливуд. На следующее утро американский президент открывает газету, а там, прямо на первой полосе, все аналитики мира советуют НАТО самораспуститься. Он решает, что сошел с ума, и включает телик, да только там по всем программам белозубые русские десантники стоят на страже стабильности и переводят через дорогу старушек. Чтобы хоть как-то успокоиться, президент отправляется с женой в кино и попадает на картину, в которой туповатые янки поголовно мечтают эмигрировать в РФ, но не могут достояться в очереди на получение эмигрантской карты: их постоянно опережают смекалистые узбеки. Президент возвращается в Белый дом и пускает себе пулю в лоб. Русские олигархи получают по медали и личное рукопожатие от премьера. По всем американским кабельным каналам отныне и навсегда транслируется «Голубой огонек».
У входа в «Останкино» стоял постовой милиционер. Пропускной режим он контролировал так же строго, как его дедушка где-нибудь в воротах норильских лагерей. Такого количества постовых милиционеров, охранников и вообще людей, перекрывающих входы-выходы, я не видел ни в одном государстве Африки. Спорить с милиционером было бесполезно. Он велел мне ждать, и я стал ждать. Через некоторое время из глубин телецентра выплыла молодая администраторша с моим пропуском в руке. Она что-то дожевывала.
– Пойдемте. Спасибо, что пришли.
