богословы, рэп-поэты. Много книжек на английском. Мои друзья. Те, с кем мне предстоит провести начинающийся день.
Я перевернулся на другой бок. Диван подо мной скрипнул. Сколько всего книжек стоит в шкафу, сосчитать я никогда не пытался. Ясно, что много. Наверное, несколько тысяч. Этими переплетами можно мерить мою жизнь. Вот роман, который я читал, когда получил первую в жизни постоянную работу. Вон стоит книжка, которую я нес в кармане, когда хулиганы на улице ткнули меня ножом, и она до сих пор немного испачкана кровью. Истрепанный томик, который я брал с собой, когда летал писать о революции в Тибете, а рядом тот, который катался со мной по Французской Полинезии. Друзей-людей у меня давно не осталось. Новых в моем возрасте уже не заведешь, а у старых вечно нет времени. Зато эти ребята в переплетах всегда рады со мной пообщаться.
Нужно было вставать, но я не спешил. Все еще рассматривал полки. Вернее, ту полку, на которой стояли книжки с моей фамилией на обложке. Иногда мне хочется думать, будто на свете есть хоть один человек, который так же, как я, каждое утро открывает глаза и упирается взглядом в книжный шкаф. Но только на его полке стоят книжки, написанные мной. За последние десять лет был продан приблизительно миллион копий книг, подписанных моей фамилией, – вот бы увидеть хоть кого-то из этих читателей! Не нужно миллиона – всего одного! Человека, которого бы всерьез интересовало то же, что и меня. Но похоже, таких людей на свете нет. Вернее, где-то, наверное, есть, да вот только мне они никогда не встречаются. Поэтому каждое утро я открываю глаза и подолгу рассматриваю книжные переплеты. Своих единственных друзей. Похоже, сегодня общаться придется опять с ними.
Я прошел на кухню, щелкнул кнопкой включения радио и только после этого пошел умываться. В ванной выяснилось, что зубная паста кончилась. Не совсем, сколько-то пасты я еще выжал, но жене уже почти не осталось. На кухне на полу аккуратно лежали два моих носка.
Вы замечали, насколько непривычными выглядят наши собственные квартиры за полчаса до того, как все проснутся, включат музыку и телевизор и одновременно заговорят?
Непослушными пальцами я покрутил жалюзи. За окном показался мир. Он выглядел так, что захотелось закрутить жалюзи обратно.
Вместо «привет» жена сказала, что у нас кончается кофе. Зевнула. Длинными ногтями почесала кожу под волосами. Наклонив банку с кофе, поскребла ложкой по стенкам.
– Сколько градусов?
– Не знаю.
– Посмотри на градусник. Он у тебя над головой.
– Господи, какой же я тупой, пока не выпью кофе!
На столе лежал кусочек сыра. Выглядел он так, будто перед моим приходом его пытали. Кофе действительно кончался, но позавтракать хватило и мне, и жене. Как обычно с утра, мы оба были опухшие, сонные, неразговорчивые и раздражительные. По-настоящему день начнется немного погодя. Допьем кофе. Выкурим по первой сигарете. И вот тогда…
Я налил в чашку кофе и еще раз выглянул на улицу. Там капало.
– Слушай, а давно тут это?
– Что?
– Ну, дождь. Я имею в виду, давно у вас тут так льет?
– Совсем с ума сошел? Ровно триста шесть лет. Надеюсь, ты не забыл, в каком именно городе родился?
Я улыбнулся.
Знаете, наверное, единственное, чего бы мне по-настоящему хотелось от жизни, – это, надев наушники, слушать радио. Например, любимую станцию «Радио Эрмитаж». Там круглые сутки играет джаз. Надеваешь наушники, ловишь волну. И перестаешь существовать.
Какое-то время все так и было. «Эрмитаж» открылся почти десять лет тому назад. Как раз в том году, когда вышел мой самый известный роман. Как только он был опубликован, для меня началась другая жизнь. Я вдруг стал всем вокруг интересен. Со мной вдруг всем захотелось дружить. Ну и конечно, деньги. Впервые в жизни я мог не ходить на работу, а круглыми сутками слушать свой джаз. Казалось, будто так теперь будет всегда.
Когда-то у меня были приятели, молодая семья. На жизнь себе они зарабатывали тем, что привязывали к водочным бутылкам маленькие рекламные книжечки. Знаете, наверное: на некоторых сортах водки бывают такие книжечки, в которых написано, какая она классная, эта водка. Кто-то ведь должен привязывать эти книжечки к бутылкам, не так ли? Вот этим мои знакомые и занимались. Круглые сутки сидели дома, вполглаза смотрели по MTV мультики про Бивиса и Батхеда и привязывали к бутылкам свои книжечки. За каждую получали по копейке. Тридцать копеек в минуту. Двести рублей в сутки. Придешь к ним домой, а у них там повсюду валяются эти книжечки.
А потом все изменилось. Денег в России вдруг стало столько, что эти мои приятели бросили свой книжечный бизнес и уехали жить в Таиланд. Иногда, заскакивая на родину, они каждый раз приглашали меня в дорогущие клубы. Я в те годы тоже был полон оптимизма. Мне казалось, что теперь, после выхода своего замечательного романа, я буду жить так, как всегда хотел. Иногда стану описывать эту свою прекрасную жизнь в новых прекрасных романах и продавать описания издателям, а на полученные деньги буду жить дальше, а потом снова описывать и снова получать за это большие гонорары, и сбоев у этого вечного двигателя не случится до тех пор, пока, совсем дряхлый от старости, я наконец не умру, хотя, возможно, придумать что-нибудь получится даже и тогда.
Жена еще раз повторила, что у нас кончился кофе и нет зубной пасты. Я понимал, к чему она, но выходить на улицу мне совсем не хотелось. Вместо того чтобы натянуть брюки и отправиться в магазин, я попробовал рассказать ей о том, какой невкусный кофе пьют в Эфиопии.
Жена только скривилась.
– Отстань! Я сыта твоей Африкой по горло. Сколько можно? И вообще, иди в магазин.
– Не хочешь про Африку, я расскажу про что-нибудь другое. Я ведь был не только в Африке. Я много где был. Два месяца назад ездил в Гуджарат. Хочешь, расскажу?
– Отстань!
– Неужели не хочешь?
– Повторяю: иди в магазин.
Я сказал «хорошо». Но вместо того, чтобы встать и пойти в магазин, выковырял из пачки новую сигарету и закурил.
Первые несколько лет все было О'К. Администраторши московских телеканалов звонили и просили об интервью. Мои фотографии регулярно появлялись в модных журналах. Казалось, будто оснований для беспокойства нет, и момент, когда все пошло не так, как задумывалось, я пропустил.
Уже следующий роман был вовсе не таким удачным, как тот, первый. Это еще не было катастрофой. Ну написал не очень удачный роман – с кем не бывает? Да только сразу после первого неудачного романа я, запаниковав, тут же написал еще один – еще более неудачный. Администраторши не перестали звонить даже после этого, да только одновременно с выходом неудачных романов каким-то не очень удачным стал и я сам.
Думаю, окружающим было сложно со мной в тот период. Я много раз видел, как обрушившийся успех калечит людей, но, когда это случилось со мной самим, даже и не заметил. Помню, как мне звонил главный редактор какого-то очередного московского издания, а я на все, что он говорил, совершенно спокойным голосом отвечал:
– Иди на хер.
– А если…
– Иди на хер.
– Но мы же…
– Иди на хер.
Говорить с ним в такой тональности мне было приятно. Очень скоро только так с окружающими я и стал говорить. Да только если ты слишком часто плюешь в лицо идиотам-редакторам, то не удивляйся, если когда-нибудь и им тоже захочется плюнуть в твою сторону. Здорово отказываться от интервью и
