никаких заводов давно уже и не осталось. В Детройте в бывших автомобильных цехах теперь устраивались танцы и жили наркоманы, а машины собирались не здесь, а где-нибудь в Корее. Ну а поскольку кое-какую работу кому-то нужно было выполнять и дома, то некоторому количеству цветных рабочих было дозволено въехать и в сами страны первого мира.
Сперва этих гастарбайтеров было совсем чуть-чуть. Перед Второй мировой арабы во Франции составляли меньшинство в доли процента. Причем каждый из них должен был носить на шее железную бирку с указанием предприятия, к которому приписан. Негры в Америке не рисковали поднимать на белых глаза, а латиносов и вовсе почти не было. Зато после Второй мировой поток иммигрантов в США и страны Европы вырос даже не в разы, а в десятки раз. Сегодня в Штаты ежедневно въезжает почти пять тысяч нелегальных гастарбайтеров. И каждый десятый американец почти не говорит по-английски. Белый средний класс чувствовал, что для него не остается места в той самой стране, которую он привык считать своей.
Ямайские модники, как и все прочие жители третьего мира, перебирались в Штаты и тоже включались в борьбу за выживание. Пуэрториканцы и колумбийцы брали на себя торговлю наркотиками. Кубинцы и мексиканцы — рэкет и проституцию. Ямайцам остались танцы. Это делать они умели и именно на этом решили специализироваться.
Когда бунтовать начали не белые подростки, а реальные меньшинства, на смену сгнившему буржуйскому рок-н-роллу тут же пришла совсем другая музыка. Сам рок давно был мертв: простеньких Rolling Stones сменили заумные Jethro Tull и Pink Floyd. Вместо музыки для танцев рок-н-ролльщики сочиняли рокоперы и выступали вместе с симфоническими оркестрами. Рок теперь исполнялся в театрах и на громадных стадионах. Ну и реальная музыка бунта тут же ушла назад в клубы.
Клубы диско-эры были не просто местом, где можно скоротать вечерок. Они стали партизанскими базами: платишь за вход, проходишь внутрь и выпадаешь в иную реальность. В этих прокуренных подвалах ты имеешь право на то, на что не имеешь прав снаружи. На стене знаменитого нью-йоркского панк-клуба CBGB висело объявление: «Разденешься — рюмка бесплатно. Трахнешься — бесплатно вся бутылка!» Посетители отгораживались от мира и делали все, что заблагорассудится: спали с мужиками, лизали кислоту, слушали любую музыку, ходили голыми и думали любые мысли, которые приходили им в голову.
Всего в нескольких кварталах от «Стоунуолл Инн» находилась полуразвалившаяся старинная церковь. Когда-то она принадлежала немецкому католическому приходу НьюЙорка. В 1971-м ее выкупили, подремонтировали и открыли внутри самую первую дискотеку мира, клуб Sanctuary (Святилище). Правда, ничего святого в этом месте больше не было. Даже наоборот. На стене за алтарем новые хозяева помещения изобразили громадного дьявола, а вокруг — спаривающихся ангелов с гигантскими половыми органами.
Посетителями клуба были самые что ни на есть меньшинства: исключительно геи и исключительно черные. Они желали танцевать и каждую ночь набивались внутрь в таком количестве, что когда кто-нибудь из посетителей терял сознание, то бедняге было просто некуда упасть, и он оставался зажатый соседскими телами висеть над танцполом. При вместительности помещения человек в четыреста каждый вечер пятницы внутрь бывшей церкви набивалось по полторы тысячи мужиков, которые выходили наружу в лучшем случае после полудня в воскресенье.
Первое время танцоры лезли друг другу в ширинку, едва начинала звучать музыка. К полуночи весь танцпол был усеян сотнями спаривающихся мужчин. Администрация запретила делать секс в зале и принялась гнать нарушителей из клуба. Тогда геи стали на минутку выбегать из клуба в соседние подъезды, а потом, даже не застегнув брюк, бегом возвращаться обратно. Бывший охранник Sanctuary рассказывал потом, что заглянул как-то в подъезд и увидел, что от первого этажа и до пятого абсолютно на каждой ступеньке лестницы кто-нибудь делал секс и (если не был занят рот) при этом громко подпевал доносящимся из клуба песням.
На том месте храма, где когда-то стоял алтарь, теперь находилась будка диджея. Парня, сводившего в Sanctuary пластинки, звали Френсис Грассо. Колонки его саундсистемы были самыми огромными в НьюЙорке, а может быть, и в мире. Рок-н-ролл умер вместе с культовыми музыкантами 1960-х и новым кумиром был DJ. Наглядной иллюстрацией этого стало то, что после смерти легендарного рок-гитариста Джима Хендрикса его вдова ушла жить как раз к DJ Грассо.
Для того времени Френсис был фигурой ничуть не менее культовой, чем бывший муж его девушки. Весь современный диджеинг это в общем-то его изобретение. На танцах додискотечной эры диджей ставил пластинку, ждал, пока песня проиграет до самого конца, а потом объявлял следующую. Грассо отказался от этой системы и предложил свою. Именно он первым научился микшировать треки.
Выглядело это так. На длинном проигрыше, там, где четко был слышен ритм, Грассо ставил вторую пластинку с таким же ритмом. Некоторое время слушатель ощущал лишь ритм («бам-бам-бам-бам»), а потом волшебным образом одна песня вдруг превращалась совсем в другую. Сегодня такой трюк — общее место, но тридцать лет назад то, что делал Френсис, казалось революцией и волшебством.
Клуб Sanctuary сделал диско повальной модой. Клубы теперь возникали на каждом углу и на любой вкус. Правда, имелась и одна проблема: непонятно было, где брать пластинки, которые станет проигрывать клубный DJ. Окончательно сбрендившие от наркотиков и индийской философии рок-звезды играли такое, что особенно и не потанцуешь. И тут ямайцы со своими саунд-системами пришлись как нельзя кстати.
Диджеи с Ямайки привезли в Штаты несколько невиданных прежде приемчиков. Вопервых, в паузах между треками они стали бубнить в микрофон куплетики собственного сочинения. Из этого их бубнежа со временем вырос весь хип-хоп. А во-вторых, именно они первыми научились резать готовые песни на отдельные составляющие и склеивать в совершенно новом порядке.
Прежде песня воспринималась, как всетаки вполне готовое произведение. Теперь диджеи поняли: перед ними болванка для еще более готового. Песню можно крутить, выворачивать наизнанку, проигрывать по частям, смешивать с другими или вырезать из нее понравившийся проигрыш, и двадцать раз подряд на большой скорости прокрутить его через колонки большой мощности. В общем, в руках опытного диджея пластинка — это такой пластилин, из которого можно лепить сколько угодно веселья.
Начиная с середины 1960-х среди геев Нью-Йорка и Калифорнии входит в моду оттопыриваться по выходным на танцах в ямайском стиле. Слившись вместе два меньшинства (геи и жители Ямайки) породили ох какой взрывоопасный коктейль. Все вокруг орали «Рок-нролл! Рок-н-ролл!», да только кому он нужен, этот рок-н-ролл, когда вокруг происходят вещи в сто раз интереснее? Уже к началу 1970-х создатели саунд- систем вовсю крутили песни в стиле диско, еще пять лет спустя в негритянских районах Восточного побережья стали проходить первые рэп-баттлы, а еще через полдесятилетия в Британии грохнули первые залпы рейв-революции.
Для шоу-бизнеса начиналась совсем иная эпоха.
Но все это происходило очень далеко от наших краев. В СССР в 1970-х было тихо. Гомосексуалисты прятались по мужским туалетам, на негров на улицах показывали пальцами, а тот, кто хотел потанцевать и вообще весело провести вечерок пятницы, должен был взвесить: насколько велики шансы проснуться потом в реанимации.
В принципе проблем с танцами в СССР никогда не было. Другой вопрос, на каком уровне все это пребывало. В любой уик-энд в районных Домах культуры или заводских клубах проводились «Вечера отдыха». Из алкогольных напитков шире прочего там был представлен портвейн. В те годы его предпочитали пить из стаканов в подстаканниках и с ложечками, чтобы было похоже на чай. В дурнопахнущих уборных молодые люди угрюмо били друг дружке лица. Под конец вечера обязательно объявлялся «белый танец», во время которого дамы приглашали кавалеров. Это был пик вечера, и обычно сразу после этого по всему залу начинались масштабные драки: парни выясняли, кто кого и почему пригласил.
Несколько приятнее атмосфера была в диско-барах. Шанс схлопотать в бубен имелся и тут, но в диско-барах (в отличие от танцев в Домах культуры) эта фаза уже не была обязательной. Все-таки это были коммерческие учреждения, с которых организаторы пытались получать прибыль. Вход стоил рубль— три.
