— Я думал… ты сама не захочешь, чтобы я заходил!
— Я не хочу, — отрубила она. — Но еще меньше хочу идти к магазину, где только что была и купила все, что мне было нужно. Ясно? Довольно я шла на поводу у твоих прихотей…
— Ладно-ладно, — сказал он торопливо, уже начиная различать перед собой окно. — Я сейчас зайду. Ты будешь дома? Никуда не соизволишь выйти?
Из рассеивающейся тьмы донеслось капризное:
— В течении часа — да. Потому выхожу.
— Куда? — спросил он. Спохватился, обязательно не так поймет, дура, да плевать куда пойдет и с кем будет, он просто хотел, что если все равно выходит, то захватила и эту брошюрку, не подорвалась бы, но эта змея, конечно же, даже если по пути, то сделает все, чтобы ему было хуже. — Все-все, я не спрашиваю!..
Да, он стоял у окна, темнота постепенно отступала. Сперва в комнате появился просто свет: слабый, рассеянный, но теперь Кирилл проще ориентировался в пространстве, предметы вырисовывались достаточно надежно, и он воспрянул духом. В конце-концов, это от нервного истощения, за неделю пройдет и без лечения, а надо будет — и витамины попьет, а то и пару уколов примет.
— Это точно? — переспросил он. — Через полчаса выйду, пятнадцать минут пешком… Я буду вовремя.
На самом деле выйти собирался сейчас, с его нынешним зрением и слабостью добираться, держась за стены, но пусть не надеется, что она его таким увидит, перед ее дверью соберется, выпрямится гордо, возьмет книжку и уйдет сразу же…
В мембране донеслось совсем слабое, он едва различил этот отвратительный писк, полный яда::
— Но… лишь в… часа… Вечером меня не будет! Достаточно… насиделась… ни в театр, ни на концерт…
— Я выбегаю, — сказал он коротко и бросил трубку.
Быстро оделся, отметив, что резкость зрения если и не восстановилась, то сейчас он не слепой, а лишь сильно близорукий, но по-прежнему все в сером цвете. И слаб настолько, в голове гул, что в самом деле не сказал бы даже по памяти, где красное, где синее или зеленое…
Из подъезда выбрался тяжело, смутно удивляясь своему по-стариковски тяжелому телу, вялым мышцам. Когда привычно переходил через улицу, где переходил вот уже лет пятнадцать, в первый момент сразу не понял, что недостает в мире, лишь когда сзади под колени мягко ударило плотным, он завалился на капот легкового автомобиля, сразу все понимая и ужасаясь. Мелькнуло перекошенное лицо водителя, что грозил кулаком и что-то орал. Кирилл не стал прислушиваться, кое-как выбрался на ту сторону улицы. Весь дрожал, ушибленное место ныло, будет громадный кровоподтек, но хуже всего, что в трубку Фрося, по всей видимости, в самом деле орала, это он глух как крот, или по меньшей мере оглох на три четверти.
Он торопливо шел к шестнадцатиэтажке, злясь и ненавидя женщину, что может сейчас за минуту до его появления исчезнуть, а потом заявить, что он-де не уложился в полчаса, хотя не прошло и десяти минут, а у нее время расписано…
Ушибленный зад ныл, но слабость, как ни странно, постепенно отпускала. Наверняка сказывалось дикое перенапряжение. Он все ускорял шаги, сердце скрипело, однако работало достаточно бодро. Подходя к дому, который так и не стал его домом, а теперь чужой, услышал как неподалеку проехал микроавтобус. Из открытого окна на третьем этаже какого-то любителя ретро неслось «Каким ты был…».
Открывая дверь парадного, услышал знакомый скрип пружины. Все точно так, как скрипела и раньше. Слух восстановился полностью! В неприглядном парадном все также как солдаты на плацу выстроились одинаковые коричневые ящики для почты. На их ящике номер написан зеленой краской… Зеленой! Он различает зеленый цвет?
Вдавил кнопку, загорелся розовый огонек. Вверху на горизонтальном табло побежали оранжевые квадратики, останавливаясь через равные промежутки. За коричневыми створками опустилось темное, створки дрогнули, бесшумно разошлись, открывая ярко освещенную теплым солнечным светом кабину.
Он шагнул, привычно вдавил четырнадцатую кнопку. Лифт бодро понесся вверх, Кирилл настороженно прислушивался к тому, что происходило в его теле, организме.
Лифт остановился, дверь распахнулась, и он шагнул на лестничную площадку. Дверь с номером «55». Он поднес палец к кнопке звонка, прислушиваясь к себе… Он снова слышал, видел, обонял, мыслил с прежней силой, яркостью, интенсивностью!
— Черт бы побрал, — прошептал он вслух. На часах, циферблата которых он не видел последние три дня, оставалось еще четверть часа до момента, как она уйдет. — Черт тебя побери…
Рефлекс экспериментатора, может быть, неуместный в этот момент, развернул его к лифту. Слышно было как кабинка уже уходит по чьему-то вызову вниз, и он на всякий случай держал палец на кнопке, чтобы никто не опередил с новым вызовом. Он готов был предположить, что лифт не придет, придется подниматься по лестнице, но техника от нервного истощения не страдала, на причуды психики плевала, и он все же увидел как распахиваются двери лифта.
Опускались с той же скоростью, Кирилл читал «Правила пользования лифтом», и вдруг ощутил, что свет в кабине меркнет. Одновременно он перестал улавливать звук мотора, а крупные буквы расплылись, стали двоиться…
Из лифта он вышел наощупь. Он уже с трудом отличал свет от тьмы, едва нашел выход. Яркий солнечный день показался лунной ночью, но пока спускался с крыльца, ушла и луна… Сердце работало с трудом, словно он вдруг стал весить с полтонны.
Он ощупью нащупал лавочку, что стояла на прежнем месте, сел, принялся инстинктивно мять левую сторону груди. Против фактов переть трудно… Без этой подлой, лживой женщины он почему-то начинает слепнуть, глохнуть, на него наваливается физическая слабость… Неужели за годы совместной жизни он стал так от нее зависеть? Подлую же штуку выбросила его нервная система! Преподлейшую…
Докурив сигарету, он все так же, наощупь двинулся к подъезду. Его подхватили осторожные руки, помогли войти в лифт. Вероятно, что-то говорили, спрашивали, но он не слышал голосов.
В лифте он снова обрел способность видеть. Когда вышел на лестничную площадку, снова мир играл
