Тут и там. Русские инородные сказки - 8

жизни всегда была такая Лариса — наперсница, красавица, своя душа. И ведь влюблялась в нее совершенно искренне, и дружила, и скучала, и дарила какую-то премилую чепуху, пока вдруг в какой-то момент не уходила в парк с пачкой сигарет и мыслью о том, что еще месяц-другой — и все, не сможет больше, закончится период и подруга вместе с ним, да что тут поделаешь — разведет руками. Лариса еще этого не знала, да не только Лариса — все подружки-отрезки даже подумать не могли, что Вита не звонит не потому, что обиделась за что-то (звонили сами, проверяли — жива, приветлива, рада, надо встретиться, скучаю дико). Объясняли себе просто: дела, рутина, у самих период, новая работа, потом отпуск, из отпуска привезли загар, очки и Артура, по горячим следам и свежим впечатлениям прожужжали уши всем, кто был поблизости, а через три месяца и рассказывать как-то неудобно уж, старье, да и Артур куда-то сгинул, что говорить, не о чем говорить, так что без обид, по разошлись, теперь уж действительно. Вита не страдала совершенно, хоть первое время всегда мучилась угрызениями — надо бы все же увидеться, послушать, что там теперь, кто, но все откладывала на завтра, как визит к зубному. Глупо, конечно, знаешь ведь, что болит, что запускать нельзя, тем более — анестезия, чего теперь бояться, двадцать первый век, но не звонила, не шла, а звонки принимала искренне-радостно — ба, какие люди, скучаю, конечно, давай созвонимся-встретимся, позвони завтра в три. Клала трубку, облегченно вздыхала, а через два дня — не перезвонила, не договорились — с чистой совестью окончательно закрывала для себя тот эпизод.

С Ларисой получилось все гораздо сложнее: не было той легкой непринужденности расхода. Лариса прочно не хотела отпускать подружку в новый период, вылавливала ее, преданно караулила, аккуратно перезванивала завтра в три, смиренно принимала переносы встреч. Вита раздражалась — то ли от Ларисиной вполне объяснимой настойчивости, то ли оттого, что налаженная система дала сбой, то ли еще от чего, но впервые за всю практику расходов малодушно не брала трубку, увидав на дисплее Ларисин номер. От этого Вите становилось тошно, она раздражалась еще больше, злобно уговаривала себя — ты ничего никому не должна, чего переживать-то, а если такая порядочная, то сама звони и приглашай в гости. И не звонила, в гости не звала, потихоньку остывала, да и потом — правда ведь рутина, дела, она сама все понимает, умница моя, других не держим. Только вот однажды бежала на работу, за окном октябрь и дождь, и надеть нечего, хоть шкаф ломится, а где-то же были туфли — немецкие демисезонки, коробка есть, а туфель нет, дичь какая. Вита осела по стенке с коробкой в руках и как-то просто вспомнила — у Ларисы, надо позвонить забрать, сегодня как-нибудь уж в летних, но в обед забрать непременно. Не позвонила, не забрала, весь день просидела в мокрых насквозь туфлях, вспоминая, как видела Ларису на остановке месяца два назад — несчастную, нахохлившуюся, но такую же красивую, статную, и не подошла: стыдно было, страшно, так и сбежала. А ночью не могла уснуть — все ворочалась, обещая себе позвонить — завтра же, и в гости, непременно с чаем и пирогами; как к зубному, обещая.

А утром проснулась как ни в чем не бывало, будто за ночь дрянной зуб сам выпал, испугалась на секунду — приснилось ли, дурная примета, нет, показалось.

Юка Лещенко

ТОЛЬКО И РАЗГОВОРОВ, ЧТО О МОРЕ

«На небе только и разговоров, что о море, — шепчет боженька, насмотревшись. — Удивительно, откуда они там все знают».

Ему ужасно хочется послушать про море, зря он, что ли, сам эти моря когда-то кроил и солил, и казалось — то маленькое, то холодное, то пресное, то красное, но как-то устроилось потом. И рыбы получились смешные — камбала, например. И морская капуста, и медузы, и даже гигантский спрут, правда, он скоро сломался, и штормы, и всякие пенные завитушки, и даже цунами, когда позволял бюджет.

И боженька идет послушать про море. Но шляться запросто так неловко, потому что все вокруг очень заняты важными делами и выражение крыльев у всех серьезное и строгое. А тут боженька в сандалиях и с ватрушкой, немножко мешает работать над вечностью.

— Слушайте, миленький, — говорит ему один некто, нервно подергивая перьями, — у нас тут аврал, новые поступления, регистрационных бланков не хватает. Вот вы крошки сыплете, а у нас потом голубями натоптано, идите, миленький.

— А про море? — спрашивает боженька.

— Это не ко мне, — радуется некто и убегает, и новые поступления бегут за ним, озираясь на боженьку с негодованием.

Боженька идет в другое место послушать, но там тоже дедлайн и срочно вносят правки в конец света.

— Почему это у вас конь бледный? — кричит некто. — Скажут потом, что мы мучаем животных, перепишите немедленно.

— На румяного? — спрашивают его робко.

— На румяного, — соглашается некто и тут же снова гордится: — Какого румяного, вы что? Напишите просто — белая лошадка.

Боженька отступает на цыпочках подальше и мнется на пороге, поджимая пальцы.

— Мне бы про море, — говорит он.

— Что — прорвало? — ужасается некто.

— Нет вроде бы. Мне бы хотелось…

— Не могу, миленький, — быстро отвечает некто. — Никак. Кризис. И вообще, зря вы черепаху со слонами отменили, гораздо экономичней было.

Боженька пожимает плечами.

— Ну ничего, — утешает некто, — вы лучше погуляйте. Вон и ватрушка у вас не доедена.

Боженька ходит очень далеко, и там ходит, и здесь, и в совсем другом месте, и даже там, где никакого места уже нет, и обратно — ничего. Все очень заняты.

Один некто стоит просто так, и боженька спешит к нему с. надеждой.

— Вы слышали про море? — спрашивает он на бегу.

— Ну! — подскакивает некто. — Конечно! Такой ужас! Я уже отправил десант задним числом.

— Куда? — пугается боженька. — Что случилось?

— Так вы мне и скажите — что, — удивляется некто. — Мы-то всегда готовы.

— А… — успокаивается боженька. — Я не в этом смысле. Я поговорить.

Некто вздыхает и машет рукой.

— Знаете что, миленький, — говорит он, — шли бы вы посидели где-нибудь свесив ножки, ну в самом деле.

И боженька идет посидеть свесив ножки. Глубоко внизу видны синие пятнышки, пунктиры параллелей и меридианов, и где-то уже полночь и включают звезды, а где-то разогревают солнце, и один некто, наверное, жалуется другому, что опять не хватает солярки.

«Ну и ладно, — утешает себя боженька, болтая ногами и выедая творог из ватрушки, — ну и ничего страшного. Это же просто кино, это они все придумали, что на