как сами вы не способны исцелить пациента — раз и навсегда, окончательно и бесповоротно. Тем не менее я могу сделать так, что вы привыкнете к своему недостатку, подчините его себе вместо того, чтобы самым унизительным образом подчиняться — ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Самое главное — вы перестанете бояться. Безумие не выглядит опасным, коль скоро безумны все до единого.
Теперь я готов ответить на все ваши вопросы…
— Сколько я должен вам за сеанс, коллега?..
— Первый — всегда — бесплатно.
СОВПАДЕНИЕ, НЕ ИНАЧЕ
Марфа пришла в гости к Пингвиновым, села за стол, смотрит: у Пингвиновых тарелки такие же, как у нее, фарфоровые, с английскими замками.
— У меня дома такие же тарелки, — заметила Марфа, потому что почувствовала себя как-то странно, вспомнив, как Пингвиновы приходили к ней домой, ели из ее тарелок холодец и кричали: какой красивый замок, вот бы в нем жить! Хотя, может быть, это не они приходили?
Тогда Пингвинов-муж сказал:
— Может быть, ты думаешь, что мы украли твои тарелки? Отличная мысль! На самом деле мы пошли в магазин «Астроном» и купили там набор суповой, и тут английские замки изображены, и что?
— У меня тоже дома тарелки с английскими замками, и очень странно, что вам понадобились именно тарелки с замками, учитывая, что тарелок всяких всюду очень много, — сказала Марфа и подумала, что она вообще непонятно зачем это говорит. Но ее уже понесло, Марфа по гороскопу Овен, ей при рождении специально дали тихое прикроватное имя, чтобы ее не несло, но ее все равно иногда заносило.
Тогда Пингвинов-жена ей сказала:
— И что, теперь ни у кого дома не должно быть таких тарелок? Да это даже не коллекционный фарфор, когда тираж ничтожный, тут куча семей из таких суп хлебает, и что? А теперь ей этот суп как отравленный, будто они эти тарелки у нее из дома унесли, а у нее что, разве пропадали тарелки?
— Нет, не пропадали тарелки, — сказала Марфа и совсем расстроилась. — Я сегодня мыла посуду, все тарелки на месте, все хорошо. Просто странно, смотрите: вот у этой вот супницы тоже отбита ручка, причем с этой же стороны, и что теперь делать? Это совпадение, не иначе, но мне страшно!
Пингвинов-муж заметил, что такая концентрация на мелочах, как правило, не красит людей.
Потом Марфа, уже напрочь утопая в тошнотворных водах ужаса, сказала, что шотландский замок на большой салатнице у нее немного бракованный, там нарисовано как будто НЛО, и давайте сейчас проверим, у вас то же самое или нет, и Пингвиновы полезли в сервант, достали салатницу, и там тоже брак, как будто НЛО нарисовано, но немного иначе нарисовано, другой немного корабль, и иллюминаторов чуть-чуть больше.
— Я уже не буду это есть, спасибо большое, черт подери, — мрачно сказала Пингвинов-жена и вылила суп в окно, а потом и супницу туда выбросила. А потом и салатницу. Тут уже и муж подключился: расколотили весь сервиз.
Марфа почувствовала себя неуютно, попрощалась и поехала домой, испытывая чувство вины и неясный страх сойти с ума. Открыла посудный шкаф — а там гора битой посуды.
Это был
ДУРНОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ: ГОСТИ
Одна женщина, ее звали Софико, хотя у нее в роду не было грузин, как-то сидела дома и ждала мужа с охоты. И очень, очень нервничала: было из-за чего нервничать, во рту все было зелено и горько, как после пригоршни октябрьского, вымерзшего крыжовника, на ладонях с утра еще появились мягкие, сонные и абсолютно безболезненные волдыри, напоминающие жемчуг, но какой-то неполный, как если бы этот жемчуг приснился и не совсем целиком вышел из сна, явившись только оболочкой. Безболезненной, но неприятной, очень неприятной — берешь в руку чайник и чувствуешь, как он утопает в этой сонной жемчужной мякоти, а кости пальцев ломит отсутствием привычного фарфорового прикосновения. Муж ушел на охоту еще в пять утра, а с шести Софико начала видеть сны, в которых она разоряет чужие могилы и заливает получившиеся жирноватые ямы свежим молоком, которое тут же, прямо на кладбище, доит за деньги у какой-то коровы в красном платье, десять копеек за литр, очень дешево, бормочет корова, задирая подол, и Софико радуется, буквально за мелочь какую-то ямки доверху, всем будет тепло, хорошо, — успокаивается она только тогда, когда все кладбище вместо торчащих из земли каменных монументов превращается в ровные ряды сияющих и питательных молочных луж. Коты опять же могут приходить, понимает она во сне, молоко вот свежее, спасибо (корова опускает подол и говорит: я теперь могу идти, вы ведь уже все сделали, да?). Потом ей — во сне, разумеется, — становится как-то не по себе, и она идет за толкованиями этого сна к психологу, который тоже во сне назначает ей какие-то таблетки с названием «Вера», это то ли имя, то ли смысл жизни, но это вряд ли смысл, потому что от таблеток Софико начало тошнить, и она проснулась лицом в подушку.
И вся подушка в этих полупереваренных таблетках.
Какая уж тут вера, подумала она. Хотя не поверить было тяжело: некоторые таблетки были почти целехоньки. Видимо, она просто проглотила гораздо больше, чем нужно было, — вот и проснулась.
Помимо снов были еще кое-какие нехорошие приметы. Дочь Софико спустилась со второго этажа и сказала, что у нее какое-то прелюбопытное нервное расстройство: когда она смотрится в зеркало, не видит и не распознает своею лица, видит только большой кожистый кусок чего-то однородного — ни глаз, ни носа, ни рта.
— Ты выглядишь нормально, успокойся, — сказала Софико, но потом подумала: а где должна быть дочь? Разве она не уехала пять лет назад? Уехала. Нет никакой дочери.
— Нет тебя, — сказала она, — вот и не видишь ничего.
Дочь пожала плечами и ушла наверх. Да, ей теперь будет о чем подумать там, наверху.
Софико пошла в кухню, потрогала ладонью печь: молчит. Во сне печь говорила, причем очень нехорошие вещи.
Тут в дверь постучали, но не муж — Софико уже знала, что с мужем на охоте случилась трагедия, об этом ей подсказала мушиная лента, свисающая с потолка: мухи налипли на нее в форме слова «трагедия», как-то умудрились.
