к делу, говорит Франк.
Ну да. А как иначе?
— Я вернулась! — кричит Триша, переступая порог совершенно пустой кофейни. Звонко кричит, чтобы Франку во флигеле было слышно.
— Не ори, — просит он. — Что вернулась, это ты молодец, а вот шуметь совсем не обязательно.
Оказывается, зря она старалась. Франк тут, за стойкой. Но сидит почему-то на полу, а не на табурете, вот его и не видно. Возится с джезвой, строгает туда какой-то крошечный пахучий орешек. Никак опять с кофе экспериментирует. С другой стороны, а чем еще заниматься? В кофейне-то пусто, уже который день. Горожане сюда редко добираются, лень им даже ради самого что ни на есть распрекрасного кофе на окраину топать, а гостей издалека что-то давненько не было. Даже сони-сновидцы куда-то пропали, а ведь раньше невозможно было в сад выйти, чтобы на одного из них не наткнуться. Слонялись всюду, даже на кухню заходили порой, с советами лезли, смешные люди… Черт знает что им там теперь грезится по ночам, только не «Кофейная гуща». Вот Триша с Франком и сидят вдвоем уже который день, угощают друг друга солеными леденцами, сочиняют новые рецепты, гладят туманных щенков, в нарды играют, лениво переставляют шашки, не слишком интересуясь победой — ни дать ни взять старые бобыли, нелюдимые хуторяне, пограничники на всеми забытой заставе. Ну да, изредка бывшие клиенты заглядывают по старой памяти, и еще Алиса из дома на холме почти каждый день заходит после обеда на чашечку кофе, приносит домашние кексы с цукатами, пересказывает соседские сны — небрежно, как сплетни или анекдоты. Но Алиса не в счет, она не клиент, а старинная подружка, почти член семьи.
И сейчас в кофейне пусто: только Триша, Франк и новый, незнакомый аромат. Он усилился, сгустился, приобрел почти видимые глазу очертания и даже, кажется, вес — того гляди на стул усядется и потребует, чтобы его развлекали беседой. Триша демонстративно морщит нос, поджимает губы, глядит вопросительно: дескать, что за чудные дела у меня на кухне творятся?
— Это мускатный орех, — говорит Франк. — Нравится? У нас на рынке их почему-то совсем нет, а у меня в кармане, за подкладкой, нашелся. Думаю: а дай-ка сварю для Триши кофе с мускатом. Отличная вещь, если не переборщить, конечно. Но так со всеми специями…
Она кивает, еще раз принюхивается к ореху — на сей раз вполне благосклонно, рекомендация Франка дорогого стоит, — а сама тем временем разбирает покупки: мяту ставит в вазу, хризантемы мелко режет острым ножом, складывает в горшочек, поливает виноградным маслом. Будет нынче на обед цветочный салат. Франк его не ест, но разглядывать очень любит. Она знает, это для него очень важно — насытить взор.
— Сегодня у нас будут гости, — говорит Франк. — Так что пляши, Триша.
Это не просто фигура речи, уж ей-то известно. Если Франк говорит «пляши», значит, надо хоть несколько танцевальных движений сделать, а то не отвяжется. Поэтому Триша пляшет. Вертит задницей, притоптывает ножками в новеньких сандалиях, отбивает ритм ладонями. Старается.
— И хорошие гости? — спрашивает, переведя дыхание.
— А то. Лучше не бывает.
Триша поднимает брови, недоверчиво качает головой. Это всегда считалось ее причудой, чуть ли не привилегией: любить гостей, восхищаться ими, записывать в особую тетрадку рассказанные ими истории, с нежностью вспоминать тех, кто заходил прежде, с нетерпением ждать новых. Франк всегда относился к их клиентам с доброжелательным равнодушием. Дескать, и хотел бы всерьез заинтересоваться, да вот беда: слишком долго жил на свете, слишком много повидал, успел понять, что все человеческие лица, в сущности, похожи, а великое множество историй суть одна история, увлекательная лишь поначалу. Первые лет пятьсот.
— Что же это за гости такие, что даже тебя проняло?
— А вот увидишь. — И он вдруг заговорщически подмигивает.
Нечего и говорить, что с этого момента Тришин день становится длинным и тягучим, часы ее идут так медленно, что лучше бы уж вовсе стояли, дождаться — не то что вечера, обеда — решительно невозможно, но ей это, в отличие от большинства, очень нравится. Триша умеет сладко томиться ожиданием, вместо того чтобы маяться. Она много чего умеет, умница, хорошая кошка.
Когда ночь опустилась на Город и трава в саду запахла свежими морскими водорослями, а толстые домашние светляки лениво потрусили по садовым дорожкам на свои обычные места, Триша уселась на крыльцо, чтобы не пропустить гостей. Роковая ошибка: услышав за спиной шаги и голоса, она поняла, что гости явились из сада и вошли через заднюю дверь. Странно вообще-то. Обычно через сад только сам Франк и ходит, когда вспоминает (кажется, без особого удовольствия), что у него есть другие дела, кроме Города и «Кофейной гущи». Ну и еще, конечно, сновидцы, но они-то не в счет.
«Вот так так!» — озадаченно произносит незнакомый мужской голос, а Франк отвечает: «Было бы чему удивляться»; какая-то женщина просит: «Познакомь нас», а потом они начинают говорить все вместе, выходит совершенно неразборчиво. Триша прислушивается, не решаясь вот так сразу взять да и войти. Иногда она становится застенчивой, и обычно это случается совершенно некстати, вот как сейчас. Она сидит на крыльце и обещает себе: «Вот пусть закончат здороваться, и я зайду…», а потом, минуту спустя: «Ладно, сейчас они потребуют кофе, и тогда…» — и еще через пять минут решает: «Франк меня сам позовет, когда будет нужно».
И, словно услышав эти ее мысли, Франк говорит: «Хотел бы я знать, куда подевалась Триша? Небось на крыльце вас караулит». «Я ее знаю?» — неуверенно спрашивает мужской голос, и Франк отвечает: «Не думаю. Но это легко поправимо».
Она понимает, что откладывать знакомство больше нельзя, поднимается со ступеньки, с наслаждением потягивается, зевает, мотает головой, чтобы взбодриться, и заходит в дом.
— Доброй ночи, — говорит она. — Меня зовут Триша. Я — кошка Франка.
Ей, чего греха таить, нравится шокировать таким признанием новых клиентов. Обычно в подобных случаях Франк укоризненно качает головой, но сейчас он одобрительно ухмыляется в усы. Зато гости относятся к Тришиному признанию совершенно спокойно, словно бы ничего иного и не ожидали. Милая сероглазая женщина улыбается Трише с явным сочувствием, только что не подмигивает по-свойски, но к тому идет. Сама, что ли, тоже кошка? Или другой какой-нибудь зверь?
— Изредка я становлюсь птицей, — объясняет она. — Если вдруг что, постарайтесь, пожалуйста, на меня не охотиться. Я крупная, когтистая и сердитая птица. Меня и гладить-то в таких случаях не стоит.
— Не буду охотиться, — обещает Триша. — Я, собственно, и раньше не… Я же была домашняя кошка, какая тут охота! Давайте я вам лучше лимонад принесу. Домашний, из погреба, хотите?
— Очень хотим, — тут же отвечает мужчина в летнем костюме болотно-зеленого цвета, похожем на полевую военную форму какой-нибудь неизвестной державы, только без знаков отличия.
