зеленых рощах, горных ручьях, певчих птицах и прочей задушевной хренотени, я сконцентрировался, представил, что стою за спиной Лаздея и вкрадчиво нашептываю ему на ухо: «Совсем сдал твой учитель, стар стал и слаб, плохи дела мои, парень, ох, плохи!»
Усилия не были напрасны. Какое-то время спустя приятные, но бессмысленные видения рассеялись, и я оказался в той самой нарядной голубой комнате с запертыми окнами, куда меня привел давешний сон Абилата. Ясно почему: Лаздей не рискнул вот так сразу обрушить мне на голову темные башни Морморы. Решил для начала присмотреться ко мне получше на нейтральной, с позволения сказать, территории.
Это была еще не победа, но серьезный шаг в нужном направлении.
Я собрал волю в кулак и как следует постарался изобразить растерянность. Разумеется, испугаться Лаздея я бы, пожалуй, не смог, даже если бы призвал на помощь все свое могущество. Оно и к лучшему: зачем перегибать палку? А вот ощутить смутное беспокойство, даже тревогу — это, при должной концентрации, очень просто. Тем более я действительно был немного на взводе, как всегда в начале охоты. Почти всерьез волновался: а ну как парень не заглотит наживку целиком, подержит меня в этой комнате, да и отпустит восвояси, так и не пожаловав на свидание.
А мне позарез требовалась личная встреча — хоть в голубой гостиной, хоть под стенами Морморы, все равно. Лишь бы оказаться рядом с Лаздеем, всего на миг. Этого совершенно достаточно.
Плохо, что он, вероятно, и сам это понимал.
В надежде, что за мной внимательно наблюдают, я призвал на помощь все свое актерское дарование. Нарезал круги по периметру комнаты, нервно озирался по сторонам, время от времени предпринимал жалкие попытки открыть окно. Тут важно было не перестараться: я-то не только окно открыть, но и комнату с садом уничтожить мог одним прикосновением безымянных пальцев к собственным векам — техника простая, но, хвала Магистрам, мало кому известная.
Но я, разумеется, держал себя в руках. Трудолюбиво метался из угла в угол, изображая мятежного Магистра в первый день заключения — уж этого добра я в свое время нагляделся по самое не могу. Вот и пригодилось, теперь я знал, что надо делать: жесты мои были неуверенными, глаза — злыми, а мысли — пронзительными, как вопли.
«Окно не открывается! — думал я, стараясь как можно более четко формулировать всякую паническую мысль. — Совершенно невозможно отпереть это грешное окно! И двери — где двери? Нет тут никаких дверей. Дверей нет, и это очень, очень скверно. Как же я не люблю, когда нет выхода! Даже если во сне — особенно во сне! Наяву я бы просто высадил это грешное окно, но во сне все не так. В этом сне все не так, как обычно бывает, и я не понимаю почему. Хоть убей не понимаю!»
Таким образом я провел примерно час и, честно говоря, начал уже терять веру в более-менее осмысленное продолжение уготованного мне «кошмара». Заподозрил даже, что Лаздей оказался куда тоньше, чем я думал, вот и устроил для меня такое изощренное издевательство. Кстати, как на мой вкус, это был бы неплохой ход: я действительно очень не люблю находить свои капканы пустыми, а еще больше не люблю чувствовать себя идиотом. Лаздей это отлично знал, вот и мог бы обеспечить мне оба удовольствия сразу, совершенно бесплатно. Но он прохлопал свой шанс, болван.
Как я теперь понимаю, все это время «властелин Морморы» вовсе не издевался, а просто ко мне присматривался. Счастью своему, надо думать, поверить не решался. Но наконец все-таки поверил: больно уж хотелось.
Окружавший меня безопасный мирок рухнул вполне внезапно, да с таким диким грохотом, что наяву, пожалуй, даже хороший колдун оглох бы. Но в сновидении человек куда более крепок. Не только я, кто угодно.
Так или иначе, но ожидания мои оправдались. Вместо мягких ковров под ногами теперь сверкали заостренные камни мостовой, обильно политые кровью и дерьмом, в черно-буром небе гостеприимно пылала уже знакомая мне надпись «Добро пожаловать в Мормору», тусклые факелы весьма выгодно оттеняли страдальческие лица немногочисленных истощенных статистов. При всем своем несовершенстве эта реальность была настолько более умелым творением, чем давешняя голубая комната, что я чуть было не пришел в хорошее настроение. Но вовремя заметил эту опасную тенденцию и взял ситуацию под контроль. Тщательно приуныл, умело встревожился. Может, и не стоило из кожи вон лезть ради этого болвана Лаздея, но я не люблю делать что-то наполовину.
Пока я любовался пейзажем, тяжелые ворота замка распахнулись настежь, чтобы открыть моему взору поучительное зрелище: парадный выезд Лаздея Махикалы, специально приуроченный к прибытию почетного гостя.
Навстречу мне выступила целая армия отъявленных злодеев богатырского сложения, элегантно задрапированных в черные плащи из кожи арварохской рыбы рухас. Матерые убийцы и насильники, все как один — вполне безобидные наваждения, иллюзия чуть более достоверная, чем давешние разноцветные воробьи и плюшевые игрушки. Но выглядели ребята очень и очень неплохо.
Некоторые воины Морморы держали в руках окровавленные тела младенцев, которых с аппетитом пожирали на ходу, как огромные бутерброды. Другие тащили за собой на цепях искусно сработанные копии моих друзей и врагов — причем только тех, о чьем существовании знал Лаздей; добыть дополнительную информацию, порывшись в моем сознании, он, конечно, не сумел. Ребята, надо сказать, вышли совсем как живые, человека чуть менее сведущего и более чувствительного, чем я, до слез могли бы довести их терзания. Копии друзей передвигались на четвереньках и флегматично покряхтывали, демонстрируя утробную муку. Враги то и дело становились на дыбы, клацали зубами, как взбесившиеся хищники, норовили на меня броситься. Кстати, видел бы сэр Лойсо Пондохва своего двойника, он бы Лаздея, пожалуй, собственноручно за уши оттаскал, прежде чем прикончить. Уж насколько он был равнодушен к забавам дилетантов, но тут и его проняло бы, не сомневаюсь.
Шествие озвучивалось душераздирающим воем труб, лязгом трещоток и рваным ритмом барабанов. Кстати, ничего так музыка вышла, вполне в моем вкусе, хотя приглашать этот оркестр для сопровождения детского праздника я, пожалуй, все же не стал бы. Всему свое место и время.
В небе парили драконы. Мелкие и упитанные держались ближе к земле, обильно удобряя ее жгучим, разъедающим камни мостовой пометом. Более крупные твари летали повыше и гадили пореже, зато время от времени затевали битву, тогда вниз летели кровавые клочья, а визг и рев ополоумевших тварей на время заглушали звуки оркестра.
Лаздей не возглавлял свое войско, как положено генералу на параде, а держался в арьергарде — похвальная осторожность. Трехметровый рост он за собой сохранил, но хоть от моей физиономии отказался. Глупо пугать человека пародией на его собственную внешность, это даже Лаздею было понятно. Поэтому он просто немного поработал над своей рожей, перекосив ее самым удручающим образом. Успеха у девушек ему бы эти усилия явно не прибавили, но довести до слез дюжину- другую младенцев парень смог бы без особого труда. В одной руке он держал точную копию Смертного Посоха моего приятеля Лойсо Пондохвы — ну, этот его знаменитый жезл, якобы заживо испепеляющий всякого, на кого укажет владелец. В другой — череп, наполненный не то кровью, не то просто компотом из алых ягод, во всяком случае, Лаздей то и дело подносил свою чашу к губам и с явным удовольствием прихлебывал.
Мне до сих пор любопытно: неужели бедняга всерьез рассчитывал потрясти меня этим выездом? Ну да, я, конечно, постарался на совесть, прикинулся ослабшим и беспомощным — но не выжившим же из ума!
Впрочем, возможно, Лаздей не столько пугал меня, сколько хвастал своим нынешним могуществом и величием. Вот, дескать, полюбуйся, дорогой учитель, я уже большой мальчик и весьма преуспел в магии. Смотри, какой красоты в твоем — именно в твоем! — сновидении наворотил, и это только начало.
А что, очень может быть, что именно хвастался. С него бы сталось. Вообще, я уже не раз замечал, с большинством людей дело обстоит так: сколь плохо о них ни думай, рано или поздно непременно выяснится, что ты все равно переоценил противника. Для дела так даже лучше, но за человечество всякий раз становится немного обидно. Я понимаю, люди несовершенны, но надо же хоть
