И убегает, не дождавшись ответа. А вернувшись, застает за столом полную идиллию. Шурф Лонли-Локли многословно благодарит Франка за гостеприимство, объясняет – не столько присутствующим, сколько себе, – что вполне может отдохнуть пару дней от повседневных забот. Дескать, все-таки не в Нумбану сбежал на ярмарку, а в другой Мир попал. И было бы неразумно пренебречь возможностью исследовать эту новую для него реальность, а то ведь кроме “Кофейной гущи” ничего пока не видел. Поэтому рано возвращаться домой. Рано, и точка.
Остальные восхищенно ему поддакивают: еще бы, какое может быть “домой”?! Что за ерунда? Даже как-то странно слышать это бессмысленное слово от столь разумного человека.
Значит, решил погостить подольше. Вот это да!..
– Если женщин Семилистника по-прежнему возглавляет леди Сотофа Ханемер, можешь брать отпуск хоть на год, – говорит ему Макс. – Повезло тебе с коллегой!
– Леди Сотофа на своем месте, иначе и быть не может. Но обязанности, возложенные на меня, представляются ей докучливой суетой. Она палец о палец не ударит, если я вдруг перестану справляться. Зато утешит как никто, этого у нее не отнять. Пригласит к себе в садовый кабинет, сварит камры по кеттарийскому рецепту, погладит по голове и скажет, что я – “бедный, глупый мальчик”, а дела, которые меня заботят, – “скучные пустяки”. И если я не доведу их до конца, ничего страшного не случится: Мир не рухнет, проход на Темную Сторону не закроется, цвет неба не изменится и даже пятка у Его Королевского Величества не зачешется. Ну, ты же ее знаешь.
– Да уж, знаю. И еще я знаю, что Сотофа всегда оказывается права. Неужели ты и вправду занимаешься такой ерундой?
– По большому счету, да. Но только по самому большому. С любой другой точки зрения я занят наиважнейшим из дел. А если прибавить, что теперь это моя обязанность и даже священный долг…
– А чем ты, собственно говоря, занимаешься? – перебивает его Макс. – Ну, переписали вы Кодекс Хрембера, это я уже понял. Тут без тебя не обошлись бы, ты же единственный известный мне человек, которого боятся и Орденские, и придворные бюрократы. Они даже из Джуффина кровь ведрами пьют, а тебе сдаются без боя. И документы у тебя как бы сами собой составляются, помню, как ты годовые отчеты писал… Но ведь эта часть работы закончена?
– Совершенно верно.
– И что теперь? Ты говорил, Джуффин тебя на эту каторгу лет на тридцать сослал, если не больше. Зачем?
– Как – зачем? Самое трудное – не переписать по всем правилам закон, а начать применять его на деле. Ответить на все вопросы и решить все проблемы, которые неизбежно возникают по ходу, создать все необходимые прецеденты, пересмотреть статьи, которые плохо увязываются с практикой. Пока мы занимались только документами, я чувствовал себя почетным пенсионером. Дел немного, хлопот вообще никаких, досуга – хоть отбавляй. Настоящая работа началась потом, после официального принятия всех поправок к Кодексу. И сейчас она в самом разгаре. Два-три дня отпуска я, конечно, могу себе позволить, благо у меня очень неплохие помощники, я сам их выбрал и всему обучил. Но никак не больше.
– То есть? – упрямо спрашивает Макс. – Что ты все-таки делаешь? “Дела”, “работа” – все это звучит слишком расплывчато. А у меня, сам знаешь, конкретное мышление. Мне все нужно на пальцах объяснять, по пунктам. Вот, скажем, просыпаешься ты утром в своей Орденской резиденции. И что потом? Про бассейны и завтрак я и сам догадываюсь, это можно пропустить…
– Не тараторь, пожалуйста. Я понял твой вопрос. Потом как- нибудь, ладно? Мне сейчас гораздо больше хочется слушать, чем говорить. Теперь ты наконец-то расскажешь мне о Тихом Городе? Не будешь бояться этой темы, как во сне? Сам ведь только что говорил, что здесь и сейчас можно все, и мне кажется, ты правильно оцениваешь ситуацию… А потом покажешь мне здешние улицы и мосты? И вот еще важный вопрос: канатная дорога, которой мы в прошлый раз ехали, – она все еще есть?
– Есть, конечно, – кивает Макс. – Даже, вроде, работает. Правда, Франк говорит, почти никто из горожан о ней не знает. Не видят они ее, что ли? Но мы с Меламори вчера гуляли и нашли, так что… Прости, я действительно дубина. Заманить человека в одно из самых чудесных мест во вселенной и расспрашивать о работе – хорош, нечего сказать! Но я исправлюсь. С этой минуты ты – это Закон, как любили говорить мои бывшие подданные из Пустых Земель. Расскажу, покажу, все будет, как пожелаешь.
– Вот, наконец-то. Отрадно в кои-то веки слышать от тебя разумные речи, – строго говорит Лонли-Локли.
Но Тришу тоном не обманешь, она же видит, что гость доволен. То есть даже не так – он сейчас совершенно счастлив. Другие люди в таком состоянии визжат от восторга, прыгают, виснут у всех на шее и даже кувыркаются от избытка чувств. А он не дает себе воли, скорее всего, просто по привычке.
– Можете поболтать прямо здесь, на кухне, – говорит им Франк. – Открывать кофейню нынче не будем. У меня дела в ином месте, а Триша…
– А мы с Тришей как раз собирались погулять, – неожиданно объявляет Меламори. – Хочу показать ей этот ваш Город. Самые лучшие экскурсии устраивают приезжие для старожилов, а вовсе не наоборот. Для нас все – чудо и праздник, а вы мимо этих чудес каждый день на рынок ходите.
– Ну, положим, не только на рынок. Но общая закономерность подмечена точно, молодец.
А Триша растерялась. Не знает, что и сказать. Никуда они с Меламори, конечно, не собирались. А если и собирались, то не договаривались. Нет, может быть, даже и договаривались, но уж никак не на сегодняшний вечер.
Но она понятливая. Ясно же, что старым друзьям позарез необходимо поговорить с глазу на глаз. И при этом им будет приятно знать, что всем остальным не обидно. Вот Меламори и старается. И Франк, кстати, тоже.
– Конечно, пойдем, – улыбнулась она. – Ты не представляешь, как я рада. Я пока плохо Город знаю. Он слишком большой, и мне раньше казалось, что будет трудно любить его целиком. Свой сад, кофейню и несколько улиц – это мне еще по плечу… Но я больше так не думаю. Вернее, думаю, что имеет смысл попробовать.
– Во-о-от! А такие эксперименты лучше всего ставить в моем обществе, – говорит Меламори. – Я когда-то тоже боялась любить некоторые крупные предметы и явления. Думала: а ну как не поместится в сердце и тогда оно разорвется? Глупости это все. Глупости.
Макс глядит на них обеих с такой откровенной гордостью, словно бы сам их только что нарисовал. Или даже просто сочинил. “А что ж, – думает Триша, – с него станется!”
От такой мысли ей становится зябко, словно ветер ледяной в шею подул. Но это быстро прошло. Можно сказать, и не было ничего. Да нет же, действительно не было. И вообще сама виновата, нечего всякую ерунду выдумывать.
– Франк, – говорит тем временем Макс, – а можно устроить так, чтобы ты не убирал пока свои замечательные часы? Чтобы наговориться, нам с Шурфом понадобится, как минимум, вечность. А лучше бы две. Мы же еще и гулять потом собираемся.
– Две? Ну уж нет, – отвечает Франк. – Всему есть предел, даже
