превосходно – впрочем, как всегда, или почти как всегда. Если бы кому-нибудь пришло в голову убить меня – не из корысти, не ради правого дела или, напротив, торжества мирового зла, а просто так, от непереносимой зависти, чтобы сердце свое исстрадавшееся успокоить, – я бы совершенно не удивился. Более того, я бы и сам с превеликим удовольствием придушил гада – не себя, любимого, конечно, а героя городских сплетен и приятельских пересудов, этого благополучного удачливого засранца, сэра Макса, с утра до ночи хрупающего мои пряники, пока я, стиснув зубы, отсчитываю удары предназначенного ему кнута. Ну, понятно, да?
Речь, впрочем, не о том.
Объяснить, что со мной творилось в те дни, непросто. Но я попробую.
Начать, вероятно, следует с того, что несколько лет я прожил с невидимым волшебным мечом в груди.[5] Согласно легенде, меч когда-то принадлежал знаменитому Королю древности Мёнину; его собственная Тень любезно всадила мне в сердце сие мистическое оружие, объяснив, что отныне меч будет оберегать меня от смерти, простуды и прочих мелких неприятностей. Он, собственно, и оберегал – не от всех, но действительно от многих опасностей. Впрочем, время от времени меч проявлял характер и заставлял меня проделывать совершенно немыслимые поступки – одно только истребление несчастных пьянчужек-эльфов из Шимурэдского леса[6] чего стоило. Но, хвала Магистрам, подобные недоразумения случались не очень часто, так что я был вполне доволен нашим сосуществованием. Ну, скажем так, быстро к нему привык. Выбора-то у меня все равно не было.
Все шло просто замечательно, пока в один прекрасный день меня не отрядили сопровождать бывшего Великого Магистра Ордена Семилистника Нуфлина Мони Маха на Уандук, в город мертвых Харумбу.[7] Для старика это был единственный шанс продолжить привычное существование после смерти. Особенно после того, как ему не удалось завладеть по дороге моим телом. Великий Магистр, надо отдать ему должное, очень старался, и его труды изрядно испортили мне путешествие. До сих пор вспоминаю – вздрагиваю.
Этим дорожные неприятности не ограничились. В финале мне пришлось спасать своего вероломногоспутника от его старинного врага, Великого Магистра Хонны из Ордена Потаенной Травы. Поскольку сражаться с этим могущественным существом было совершенно бессмысленно, я с ним сторговался. Обменял шкуру старика Мони Маха на меч Короля Мёнина и, надо сказать, был совершенно счастлив, хоть и понимал, что страшно продешевил. Но коммерсант я тот еще, известное дело, так что могло быть и хуже.
Все закончилось, можно сказать, хорошо. Магистр Нуфлин обрел стол и кров в городе мертвых, срединескольких тысяч других таких же условно бессмертных пенсионеров, как он сам. Прислал мне поутру записку, где вкратце описал сладкую жизнь в Харумбе и заодно назначил меня своим наследником, вернее, подробно проинструктировал, как должен вести себя кандидат в новые Великие Магистры Ордена Семилистника, чтобы добиться положительного результата. Я пожал плечами, вернулся домой, отдал бесценную записку Джуффину, позубоскалил, сочиняя самый абсурдный в мире список возможных преемников Нуфлина, да и выкинул из головы всю эту историю. Все же не самое приятное приключение в моей жизни, да и не самое увлекательное – так мне тогда казалось.
К тому же настоящее всегда занимало меня куда больше, чем прошлое. Воспоминания хороши, когда у тебя ничего кроме них не осталось, ну или вот как сейчас, когда нужно развлекать байками теплую компанию, взимая плату за болтовню улыбками да имбирным печеньем. А в ту пору мне, мягко говоря, было чем заняться на досуге, зато самого досуга почти вовсе не выпадало. Прекрасная жизнь.
На фоне столь идиллического существования особенно удивительным казался тот факт, что характер мой начал стремительно портиться. Вообще-то я и так – не подарок, но окружающим обычно кажусь на удивление милым и покладистым человеком. Договориться со мной, как правило, проще простого – потому что вещей, которые действительно имеют для меня значение, не слишком много. А из-за пустяков бессмысленных заводиться – нашли дурака!
Поэтому в Ехо я быстро приобрел репутацию человека с феноменально легким характером. Она, чего греха таить, была мне чертовски приятна, как всякая незаслуженная слава.
Но после возвращения с Уандука меня словно подменили. На следующий же день я рявкнул на сэра Кофу, который имел слабость, заявившись в Дом у Моста, усаживаться в мое любимое кресло. Ясное дело, кресло было “любимым” очень условно; возможно, я и полюбил-то его только для того, чтобы доставить удовольствие Кофе, превратить всякий его визит на службу в маленькое шоу. Необъявленная повседневная война за кресло и очередная сокрушительная победа над нерасторопным мной изрядно тонизировали нашего Мастера Слышащего.
Но тут мне вдруг вожжа под хвост попала. Дескать, это мое, мое, мое кресло, пора бы уже всем это уяснить и запомнить, а если умственные способности тому препятствуют, записать и плакат на стенку повесить. Кофа, кажется, решил, что это я так неуклюже шучу, Джуффин уставился на меня с неподдельным интересом, а присутствующий здесь сэр Лонли-Локли потом полчаса читал мне лекцию о пользе внутреннего спокойствия. Хорошо хоть, за уши не оттаскал – к тому явно шло.
Добро бы этим ограничилось. Но тем же вечером я всерьез повздорил с леди Меламори, которой пришлаохота в полном одиночестве гонять на амобилере по загородным дорогам, вместо того чтобы сидеть на коврике в гостиной, преданно глядеть мне в глаза и всеми доступными способами выражать радость по поводу моего возвращения. Она, кажется, не столько рассердилась, сколько удивилась: на ее памяти я делал немало глупостей, но скучным самодовольным тираном не был никогда. Полчаса спустя я, конечно, опомнился, послал ей зов, покаялся и получил прощение. Вечер завершился – лучше не бывает, но я еще долго дивился собственной выходке.
Долго – это значит до следующего полудня или около того. Честно говоря, я не посмотрел на часы перед тем, как поднял руку на друга своего сэра Мелифаро. Вернее, не руку, а ногу. Наподдал ему под зад коленкой – жест мог бы сойти за шутку, если бы я не вложил в пинок так много силы и страсти. По большому счету, сэр Мелифаро получил по заслугам, потому что близким друзьям, конечно, позволено издеваться надо мной, как им заблагорассудится, но только при условии, что их насмешки будут остроумны и, самое главное, разнообразны. А назвать меня “тайным внуком покойного Магистра Нуфлина” дюжину раз кряду – за это и убить не грех, я даже сейчас так думаю. И все же на глупые шутки пинками отвечать – такого за мной отродясь не водилось. И хвала Магистрам.
Сказать, что Мелифаро удивился, было бы изрядным преуменьшением. Он не стал затевать драку, в которой, несомненно, вышел бы победителем, а лишь наградил меня укоризненным взором, слегка наморщил нос – как я понимаю, принюхался, чтобы проверить, не пахнет ли безумием, – пожал плечами и ушел. Пришлось его ловить и извиняться. Опять же, не сразу, а полчаса спустя, когда я остыл и пришел в ужас от собственной дурости. Мелифаро принял извинения и великодушно согласился продолжить издевательства над моей персоной, но еще пару дней обходил меня стороной. Щадил – не то мои расшатанные нервы, не то собственную задницу.
Но его тактичное поведение ничего не изменило. Ято и дело срывался. И надо сказать, мелкие ссоры с окружающими были сущей ерундой на фоне прочих проблем. Настроение мое, обычно вполне лучезарное даже в тяжелые времена, как-то незаметно стало стабильно скверным. Я скрывал это как мог, но результат, честно говоря, не впечатлял. В придачу меня вдруг принялась терзать совершенно нелепая, беспричинная тревога. Все время казалось, что сейчас, вот-вот, буквально через пять минут, начнутся какие-нибудь невероятно гнусные неприятности. Какие именно – о, тут мое воображение услужливо рисовало дивные картины. Особенно популярны были две темы: конец света и внезапный отъезд леди Меламори на далекий материк Арварох. Кстати, удивительно, что она действительно не сбежала от меня на край земли. Я бы и сам от себя с радостью сбежал, с одной зубной щеткой и сменой белья за пазухой, но сей трюк был неосуществим по техническим причинам.
Однажды, примерно дюжину дней спустя после возвращения с Уандука, я заступил на ночное дежурство. Сидел в Зале Общей Работы, пил камру, читал позавчерашний выпуск “Суеты Ехо” и вдруг обнаружил, что мне – ну вот не то чтобы по-настоящему страшно здесь одному,
